Наталия Лазарева - Голый сапиенс

Кто мог не заметить Лиду? Только Славка. И… Сандик, конечно. Лида забегала к нам обычно по вторникам — у нее но вторникам семинар по «Бабочке» в нашем корпусе. Лиду было слышно еще с того конца коридора. Она звонко стучала по паркету финскими пинетками. Когда она врывалась к нам, внося запах снега, я тут же начинал внимательно разглядывать распечатку с ЭВМ. Лида кивала мне: «Пашешь?» Я пожимал плечами.

Несмотря на свой раскованно-легкомысленный вид, Лида внимательно изучала графики состояния Сандика и задавала много дельных вопросов.

И однажды Лида сказала:

— Ребята, что вы Сандика маринуете? Давайте я его куда-нибудь выведу.

— Куда-нибудь — это в люди? — поинтересовался Славик.

— Ну на танцы, например. Можно, а?

Мне сразу стало не очень хорошо. Если Сандик действительно кое-что от меня взял, и не только глаза, то с Лидой ему ходить — нагрузка на нервную систему большая…

Славка на Лидино предложение пожал плечами, а Сандик сказал — «можно».

Сандику никогда ни в чем не отказывали, и Славка оформил ему пропуск на выход из института. Только Манечка, кажется, была против, ну да это не в счет.

С Лидой Сандик уходил охотно и часто. Время шло. Он побил все рекорды продолжительности существования. После каждой отлучки он непременно выполнял тест и делал пометки на графике биоритмов.

Потом его отлучки прекратились, и Лида к нам ходить перестала: у нее началась практика по «Бабочке».

Прошло лето, начиналась осень. Славка готовился писать глобальный отчет, но ему не хотелось этого делать, потому что отчет мог вызвать сенсацию. Я усиленно отлаживал программы для графопостроителя: графического материала по ИЧу было много. Очень хотелось выпустить в срок хорошо оформленный отчет. Это премия к новому году.

В принципе мы были довольны, вот только Манечка последнее время дулась и хандрила.

— Манечка, — сказал Алик. — Расскажи, что стряслось.

Глаза у Манечки — тоска зеленая.

— Я стояла за антрекотами с Утконосихой.

— Но-но, полегче! — вставил Алик.

— Она говорит, — всхлипнула Манечка, — что… что он из ИЧей последний и что… скоро дестабилизируется, и тему закроют, так как же было… не пообщаться… не полюбопытствовать…

— Ага, — сказал Славка, едва ли впервые обратив внимание на слова Манечки. — Полюбопытствовать. Естественно. Что еще?

— Больше ничего. Ничего, говорит, особенного. Человек как человек. Только очень робкий.

Открылась дверь, и с кучей распечаток под мышкой, с кассетами и лабораторным журналом в комнату вошел Сандик. Мы все на него уставились. Он был в нашей любимой голубой рубашке. Распечатки и лабораторный журнал он благополучно донес до Славкиного стола, ничего не уронив.

— Любопытно… — протянул Славка и подчеркнул что-то в распечатке.

— Любопытство — очень удобная вещь, — вдруг откликнулся Сандик. — Но зря ты думаешь, что в этой точке функция стабильности имеет максимальное значение. Число получилось большое, но это потому, что Манечка перепутала порядки при вводе. Получен неверный результат.

Манечка перепутала? Никогда такого не бывало.

— Жаль, — сказал Славка. — А я надеялся, что у нас получился подход к стабильности.

— Нет, — отрезал Сандик. — Это ошибка.

И с той поры мы стали замечать, что Сандик меняется. Мы сделали его стройным — он ссутулился. Он будто нарочно сжимал плечи и опускал Аликов нос. Глаза запали, появились морщинки. Но он по-прежнему много работал, и к ноябрю мы почти закончили отчет, правда, без заветного правила стабильности.

И вот однажды утром приходим в лабораторию, а Сандика нет. Манечка заглянула в комнату, где стоял мягкий зарядник, и тихо вышла. Мы ворвались туда все вместе.

Сандик сидел в том самом кресле, где впервые появился, и на стуле рядом была аккуратно сложена его одежда. А мягкий зарядник отключен.

И ни письма, ничего.

Провели совет лаборатории. Просмотрели все отчеты, кривые. Сандик полностью соответствовал номиналам. Кроме морщин. Но от морщин не умирают. Почему же этот здоровый, полный сил, такой же, как мы, парень — и вдруг?..

Манечка тихо плакала, прикрывшись лабораторным журналом.

— Манечка, не плачь, — сказал Алик. — Все мы когда-нибудь помрем.

Он взял у нее журнал и протянул Славе.

— Запиши, что ж делать.

Славка нашарил ручку, открыл журнал:

— Ребята, здесь запись от вчерашнего числа: 13 ноября, среда.

Славка разбирал запись что-то уж очень долго, потом прочитал:

— «Графики 18-А-216 и 18-А-217, а также диаграмма „С“ закончены и подклеены. Теперь есть полная картина. Продолжать исследования дальше считаю бессмысленным. Я буду так же, как все, стареть, забывать друзей, пытаться упрочиться в жизни и в конце концов умру от какой-либо известной болезни. Все это полностью ясно и научного интереса не представляет».

— И все? — спросил Алик.

— Нет. Еще есть.

И посмотрел на нас.

— Читай, — сказал Алик.

— Ладно, — сказал Славка. — Только об этом молчок.

И прочитал: «Лидой владело лишь любопытство. Теперь все в порядке. Любопытство ее успокоено, она может экспериментировать в другом направлении. Лида вполне подходящий человек для работы над проектом „Бабочка“. Она в меру любопытна и в меру аккуратна».

Мы смотрели на лабораторный журнал и думали, что Сандик, в сущности, прав. Но что сказать?

Сказала Манечка.

— Мы с мамой летом каждую пятницу ездим на дачу. Электричка приходит в одно и то же время. И потому в одно и то же время мы стоим против солнца и ждем. И мама говорит, что ей грустно смотреть на солнце. Оно будет день ото дня все ниже, когда мы ждем здесь. И каждый раз будет убывать лето.

— Ну и что? — спросил Славка.

— Братцы, — вскинулся Алик, — мы ведь тоже все прекрасно знаем, не хуже Сандика. Ну помрем, ну и что? Почему же мы не бросаемся под трамвай?

— Надо же, как он о Лиде… — не выдержал я. — Можно было и другое себе представить: что она обижена чем-то, что просто устала… Оправдать нужно и ее и себя. Так же проще, правда? Всегда ведь так…

— «Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад», скороговоркой пробубнил Славка. — Я вот что думаю…

Мы ждали его слов, но не верили, честно говоря, что он правильно решит этот вопрос. Ведь это значило бы сформулировать правило стабильности ИЧа правила, не найденного нигде и никем. А может, и не существующего вовсе.

Славка начал:

— Помните, как мы создали «белый шум» для Сандика? Мы дали ему пережитые нами сложности. Пожалуй, это и послужило залогом его повышенной стабильности. Мы закалили его характер! Он стал менее хрупким. Но это не главное!

Мы слушали. Потому что Славка — это голова.

— А может, он любил? — робко спросила Манечка.

— Кто? — не понял Славка.