Наталия Лазарева - Голый сапиенс

Искусственного человека делали и в Штатах, к в Кейптауне, к в Париже. В нашем институте тоже делали искусственного человека. А наш зам по науке В.А.Конопатов (тогда еще простои завлаб) даже изобрел и внедрил «мягкий зарядник» — особый прибор для питания искусственного человека (ИЧа). Модели искусственных людей стали более стабильными и, по известным данным, держались по нескольку месяцев. Конопатов два раза съездил в Париж, там на основе его «мягкого зарядника» стали выпускать «зарядные галеты фирмы Шенье — лучшее питание для ИЧей!».

Раньше появлялись очень интересные статьи про ИЧей, все публикации жарко обсуждались, но потом сведения об искусственных людях понемногу стали скудеть. Искусственные люди, созданные в разных лабораториях, дестабилизировались, а как их стабилизировать, никто не знал.

В нашем институте на средства, отпущенные под ИЧа, сначала построили новый корпус с большим модельным залом на первом этаже. Позже часть этого корпуса отошла Вычислительному центру, потом на втором этаже разместился соцбытотдел, а в «аппендиксе» первого этажа стали продавать полуфабрикаты.

В нашей лаборатории был сектор, а в секторе — четверо молодых специалистов: Славка, Алик, Николаша (это я — Николаша) и, на подхвате, Манечка. Славка у нас был самый старый молодой специалист, ему уже стукнуло 32. Мы жили тихо, на самостоятельную тематику не надеялись. И тут вдруг В.А.Конопатов назначает Славку завсектором и поручает нам «дожевывать» бывшую мощную тему про искусственного человека. Ему, видно, было жалко все это так бросать, без прощального поклона. Институт теперь занимался другой проблемой: моделировали левое крыло бабочки Геликонды. Решили смоделировать на совесть, так, чтобы крыло было полностью стабильно.

Мы, конечно, на ИЧа согласились. Модельный зал на первом этаже отдали «Бабочке», а нам выделили две небольшие комнатки под чердаком. Передали всю документацию, приборы, мягкий зарядник, десять коробок галет фирмы Шенье и модель. Модель была последнего поколения, усовершенствованная.

По распространенной методике исследователи могли придать модели любые черты и дать имя. Мы решили сделать ИЧа нашим ровесником и взять от каждого из нас понемногу. От Алика — прямой, слегка заостренный нос, от Манечки мягкие светлые волосы, от меня почему-то глаза (хотя они у меня маленькие и стоят очень уж близко к переносице). А вот со Славкой было сложнее — все у него фотогенично, не знаешь, что к выбрать. Манечка, слегка покраснев, посоветовала использовать Славин подбородок, потому что у мужчины подбородок — это принципиально. Мнение Манечки уважили. Имя ИЧу придумали тоже сборное: САНДР. То есть Славка, Алик, Николаша и другие. Другие — это, в общем. Манечка, но она такая копуша и вечно только на Славку и смотрит. А так как Сандр — это слишком официально, мы по-свойски звали его Сандиком.

Пошла закладка данных в модель. Здесь все давно отлажено. Базы данных для ИЧей разработаны и обсуждены на всех конгрессах.

— Не, ребята… — сказал Славка. — Если он будет знать только теорию функций комплексного переменного, генетику, комбинаторику, демографию, всемирную историю и так далее, с ним будет трудно. У нас эдаким манером выйдет просто голый сапиенс, без гомо .

— Ну что ж, давайте опять скинемся, а? — предложил Алик. — Готов поделиться байдарочными походами и теннисом.

— А я… — Манечка запнулась. — Я люблю кино, театр, и вообще…

— Не, ребята, — Славка крепко задумался.

А Славка — он такой человек. Он мог налить в стакан сырой холодной воды из незакипевшего чайника, положить туда ложечку, помешать и, зажав ложечку пальцем, выпить всю воду, крупно и с удовольствием глотая. Причем не от рассеянности. Он понимал, что это не чай и что сахара там нет. Просто он пил привычным для всех образом, но то, что хотел.

— Не, ребята. Знания — это еще не все. Надо ему дать жизненные трудности. Кто-то из нас разменивал квартиру, кто-то жил с женой у ее родителей, кто-то пробовал сказать Конопатову слово поперек, кто-то занимал деньги. Мнения у нас обо всем этом разные, но давайте подарим их Сандику. Наверное, тогда у него все наложится, распылится и получится тот самый белый информационный шум, что присутствует и в наших головах.

Ладно, сделали. Всю психограмму, конечно, давать никто не станет, тайные уголки души кому хочется выворачивать, но многое дали, хотя и возились с этим делом порядочно, особенно Манечка.

Модель полностью оформили, поставили на баланс, и мы получили нашего Сандика, так сказать, на руки для дальнейших исследований.

Как мы на него смотрели! Он лежал в кресле бледный, незагорелый и совершенно непохожий ни на кого из нас. Манечка принесла ему одежду, Алик включил мягкий зарядник (Сандик только со временем привык жевать галеты). Мы ждали, что Сандик откроет глаза и чихнет. Но он не чихнул, а только сморщил нос и с интересом посмотрел на нас.

Теперь мы работали вместе с Сандиком. Изучали его, замеряли, просвечивали, мучали тестами. Он тоже изучал себя, самоуглублялся, чертил про себя диаграммы, вводил новые данные о себе в машину. Мы переложили на него заполнение лабораторного журнала.

Сандик был неплохой и знающий парень. Ровный, спокойный, по-своему остроумный. Работал он неторопливо, но добросовестно.

Нас всегда удивляло, насколько ясно, именно ясно он знал вещи, которые были в него заложены. Ведь нас тоже учили, да еще как! Но такой ясности о предметах ни у кого не было. Ну я понимаю, Алик. Мы с ним были в одной группе, он вечно брал у меня конспекты, терял их, элементарно списывал прямо с книги на экзаменах, а лекции считал своим личным временем. Я же учился всерьез, диплом у меня с отличием. Но полной ясности-то нет! Все будто пленочкой покрылось. Когда очень нужно — вспомнишь, и можно работать. А порой и в учебник заглянешь — ничего страшного, не все же помнится до точки.

А Сандик всегда помнил все, что в него заложили. Ничего он не забывал, вот что подозрительно.

Он оказался довольно стабильной моделью. Зарубежные источники указывали, что модели «терялись» и в значительно более ранние периоды. А Сандик жил — делал за любого из нас работу, если тот не успевал, ходил к начальству с нашими просьбами (ему редко отказывали) и даже появлялся у меня дома в гостях. Моей маме очень нравился новый сотрудник. «Наконец-то приличный мальчик, — говорила она, — не зазнайка, как вы все».

Из того, что Сандик слегка превысил срок своего теоретического существования, Славка сенсации не делал. Славка сенсаций не любит. Он, например, терпеть не может горнолыжников за горнолыжные костюмы. По его мнению, они слишком яркие. К нам довольно часто заходила одна горнолыжница — Лида Утконос. Она объясняла Славке, что яркие костюмы для того, чтобы попавшего в беду горнолыжника быстрее нашли: яркое пятно. Но Славка ее объяснения в счет не берет. Сама Лида — очень яркая девушка. Она заметна в очереди за полуфабрикатами, в переполненном автобусе и даже, я думаю, была бы заметна в хоре на сцене. Она высокая, светлая, всегда горнолыжно-смуглая.