Роберт Силверберг - Новая весна

— Я тоже. Но теперь все это старая история. Он был таким любящим.

— Саламан? Любящим? — Таниана изобразила слабую улыбку. — Что же, может быть. Говорят, даже джики любящие. — Она откинулась на спинку стула и голосом, который, казалось, исходил из какого-то глубокого склепа, сказала:

— Фа-Кимнибол, здесь происходило безумство, события почти вышли из-под моего контроля. Мне крайне необходима твоя помощь.

— Сестра, я никогда не слышал, чтобы ты была такой подавленной!

— Тебе известно о новой религии? Об это поклонении Кандалимону.

— Ты имеешь в виду поклонение джикам.

— Да. По правде, так оно и есть.

— Известия об этом принес на север осенний караван.

— Те, кто верят этому, — а их сотни, Фа-Кимнибол, возможно и тысячи! — заставляют меня принять этот договор с Королевой. Каждый день я получаю петиции. Они маршируют перед Президиумом. Они кричат мне на улицах. Этот мальчишка отравил умы детей за несколько недель, проведенных среди них. Клянусь богами, Фа-Кимнибол, я не хотела, чтобы его убили.

— Разумеется, Таниана, ты не имеешь никакого отношения к его смерти! — смущенно проговорил Фа-Кимнибол.

На какой-то миг ее глаза вспыхнули былым огнем.

— Нет. Нет, совсем нет. Я — убийца? Я даже не предполагала, что этот мальчишка мог причинить столько вреда. И он был любовником Нилли. Неужели ты считаешь, что из-за этого я желала его смерти? Нет, брат, к этому я не имею никакого отношения. Мне бы хотелось узнать, кто это сделал.

— Ее любовником? — спросил Фа-Кимнибол.

— Ты не знал? Они были партнерами по спариванию и партнерами по сношению. Мне казалось, что об этом было известно всем.

— Сестра, я несколько месяцев отсутствовал.

— Похоже, обо всем остальном, произошедшем здесь, ты осведомлен.

— Ее любовником, — повторил все еще потрясенный Фа-Кимнибол. — Я никогда об этом не задумывался. Но теперь это очевидно! Тогда странно, что после его смерти она не сошла с ума. — Он покачал головой. Казалось необычным, что у дочери брата вообще был любовник после того, как она всегда держалась в одиночестве. «Но выбрать этого джикского парня… как это на нее похоже, — подумал он. — И потом его смерть. Как это печально».

— Боги немилосердны к этой девочке, — сказал он. — Столько волнений не должно тревожить столь юную душу. Могу предположить, что она теперь сторонница новой религии?

— Не особо, насколько я слышала. Да, по всем правилам она должна была ею стать. Но мне сообщают, что все свое время она проводит в своей комнате в Доме Накабы и почти не выходит. Пойми, я встречаюсь с ней редко, — Таниана с горечью рассмеялась. — Ты понимаешь, каково это? Мое собственное дитя чуждо мне так же, как и джик. Мой супруг, как обычно, прячется в Доме Знаний и занимается важнейшими проблемами десятимиллионной давности. Мои люди требуют подписания договора, что означает конец всем нам. Тебе известно, Фа-Кимнибол, что были призывы к моему отречению? «Ты пребываешь у власти слишком долго, — заявляют они мне, почти в лицо. — Пришло время отойти в сторону». Клянусь богами, Фа-Кимнибол, я бы хотела это сделать! Я бы хотела это сделать!

— Таниана… моя бедная Таниана… — начал он самым нежным тоном.

Ее глаза вспыхнули безумным огнем.

— Не смей разговаривать со мной подобным образом! Я не нуждаюсь в жалости! Ни в чьей! Мне нужна не жалость. — И более спокойно добавила: — Мне нужна помощь. Разве ты не видишь, как я одинока? Как беспомощна? И разве ты не понимаешь, какие на нас навалились несчастья? Что ты можешь предложить мне, кроме жалости, Фа-Кимнибол?

— Я могу предложить тебе войну, — произнес он.

— Войну?

— Если Президиум согласится, то теперь мы станем союзниками города Джиссо. Это обязует нас прийти на помощь Саламану, если его город атакуют джики, — а можно не сомневаться, что в скором будущем между джиками и Джиссо начнется война. А значит, и с нами тоже. Будет предательством в этом городе благосклонно отзываться о джиках, потому что официально они являются нашими врагами. И это положит конец всем разговорам о принятии договора Королевы, а также конец этой отвратительной религии, которая появилась среди нас, и всем остальным твоим бедам, сестра. Что ты на это скажешь? Что ты теперь скажешь?

— Расскажи мне подробнее, — попросила Таниана, и Фа-Кимниболу показалось, что в один миг с ее плеч упала тяжесть прожитых лет.

— Ну, теперь мы сйова все вместе, — воскликнула Болдиринфа. — Тебя так долго не было, Симфала Хонджинда! Как здорово, что ты в конце концов с нами!

Это был радостный для жрицы день, день возвращения с севера ее старшего сына. Даже бесконечные дожди на время смягчились. Впервые за несколько месяцев вся ее семья собралась вокруг нее в теплых приятных апартаментах на вершине холма, которые она делила со Стэйпом: три ее сына и их супруги, дочь с зятем и целая орава внуков. Болдиринфа уселась, благодушно укутавшись в своей массивности, заключавшейся в ее обширном теле словно в куче одеял; и они по одному подходили к ней, чтобы она их обняла. После этого они подняли ее, подвели к обеденному столу и приступили к трапезе. Сначала подали запеченных скантринов — небольших существ с плотскими ногами из злив, которые занимали среднее положение между рыбами и ящерицами; затем полные чаши тушеных ки-вин-фруктов; а в конце жареные окорока в раковинах из кондитерских изделий со множеством отличного крепленого черного вина Эмакис для запития. Покончив с едой, они пели и рассказывали басни. И Стэйп, как обычно, вспомнил о лишениях Нации во время путешествий из кокона в Венджибонезу и из Вснджибонезы к южным землям. Один из ее внуков продекламировал сочиненное им стихотворение. Внучка наиграла звонкий напев на си-орилинджионе. Вино текло рекой, и постоянно звучал смех. Но Болдиринфа заметила, что среди всего этого веселья ее сын Симфала Хонджинда, ради которого все собрались, сидел молча, изредка принужденно улыбаясь.

— Он так неразговорчив, — тихо сказала она супруге сына Кэтирил, которая сидела возле нее. — Как ты думаешь, что его тревожит?

— Возможно, ему просто непривычно оказаться дома после такого продолжительного путешествия.

Болдиринфа нахмурилась:

— Непривычно? Дома? Как это может быть, девочка? Он со своей родней, супругой, сыном, дочерью — он снова в великолепном Доинно, а не в несчастном, сыром саламанском Джиссо. Но где его жизнерадостность? Где его воодушевление? Это не тот Симфала Хонджинда, которого я помню.

— Я тоже, — прошептала Кэтирил. — Кажется, что он все еще пребывает в дальних краях.

— Он такой весь день?

— С первых минут, как на рассвете появился караван. О, мы достаточно тепло обнялись, он сказал, что сильно по мне скучал, раздал подарки мне и детям, поведал о том, в каком неприятном месте побывал, и заметил, как красив Доинно несмотря на дожди. Но это были лишь слова. В них не было чувства. — Затем Кэ-тирил с улыбкой добавила: — Должно быть, Фа-Ким-нибол слишком долго продержал его на севере, так что холод города Саламана проник в его душу. Но, мать Болдиринфа, дайте мне пару дней, и я его отогрею. Этого хватит!