Стивен Бакстер - Глаз времени

В последнюю ночь празднования Байсеза и Джош были приглашены в качестве почетных гостей на богатый банкет, проходивший во дворце вавилонских царей, в котором теперь жил Александр. Сам царь оказал ей честь, переодевшись в Зевса-Амона, своего бога-отца: он был в тапочках, в пурпурном плаще и с рогами на голове. Банкет оказался буйным, шумным, пьяным мероприятием, похожим на пирушку команды регби после соревнований. В три часа ночи выпивка одолела Джоша, и слугам Александра пришлось унести его в отведенные для него покои.

В тусклом свете масляной лампы Байсеза, Абдикадир и Кейси устроились на дорогих ложах вокруг небольшого огня, горевшего в очаге.

В руках у Кейси был высокий стеклянный кубок с вином. Он протянул его Байсезе.

— Хочешь? Это вавилонское вино. Получше, чем македонское пойло.

Она улыбнулась и отказалась.

— Думаю, мне завтра лучше быть трезвой.

— Вспоминая Джоша, думаю, ты права: кому-то из вас точно нужно быть трезвым, — проворчал американец.

— Ну вот, горстка выживших из двадцать первого века снова вместе. Я уже и не помню, когда мы в последний раз оставались одни.

— Когда разбился наш вертолет, — ответил Кейси.

— Так вот, как ты это видишь? Когда разбился «Птичка-невеличка», — сказала Байсеза. — Нет чтобы сказать, что с того дня, как наш мир разлетелся на куски.

Кейси пожал плечами.

— Я — профессионал, который потерял свой корабль.

Она кивнула.

— Ты хороший человек, Кейси. Дай хлебну.

Она отобрала у него кубок и сделала глоток. Вино было богатым на вкус, казалось очень старым, почти испортившимся, но точно было создано опытными виноделами.

Абдикадир смотрел на нее, в его голубых глазах отражалось пламя очага.

— Джош говорил сегодня со мной, прежде чем потерял способность шевелить языком. Он считает, что ты от него что-то скрываешь — даже сейчас, — что-то насчет Глаза.

— Порой я не знаю, что следует ему рассказывать, — сказала Байсеза. — Он человек девятнадцатого века. Боже, он еще такой молодой.

— Но он же не ребенок, Биз, — сказал Кейси. — Многим из тех, кто умер за нас, сражаясь против монголов, было даже меньше. И ты знаешь, он готов жизнь отдать за тебя.

— Знаю.

— Ну, так поведай нам о том, что ты не хочешь рассказывать ему, — попросил Абдикадир.

— Мои худшие опасения.

— Относительно чего?

— Относительно того, что было у нас под носом с самого первого дня, парни. Наш кусочек Афганистана и неба над ним, которое сберегло «Союз», — вот все, что попало сюда из нашего времени при Слиянии. И как бы старательно мы ни искали, нам не удалось найти ничего, что принадлежало бы к эпохам после нас. Мы были последними, кого нужно было отобрать. Разве вам это не кажется странным? Почему исследование двух миллионов лет земной истории заканчивается именно на нас?

Абдикадир кивнул.

— Точно. Потому что мы — последние. После нас уже не из чего собирать образцы. Нашему времени принадлежал последний год, последний месяц… даже последний день.

— Мне кажется, — сказала Байсеза, — что в последний день должно было случиться нечто ужасное — с человечеством или всем миром. Может быть, поэтому нам не нужно беспокоиться о временных парадоксах. Ничего бы не произошло, история бы не изменилась из-за того, что мы попали в прошлое. Ведь после нас у Земли больше не будет истории…

— Наверное, это дает ответ на вопрос, который появился у меня, когда ты рассказывала нам с Джошем свои идеи о разрывах в пространстве-времени, — сказал пуштун. — Бесспорно, понадобилось бы огромное количество энергии, чтобы порвать пространство-время на части. Ведь это ждет Землю? — он развел руками. — Некая колоссальная катастрофа: безудержный поток энергии, на фоне которого наша планета подобна снежинке, падающей в раскаленный горн — энергетический шторм, который разрушает само пространство-время…

Кейси закрыл глаза и отпил из своего кубка еще вина.

— Бог мой, Биз, — сказал он. — Ведь знал же, что ты испортишь настроение.

— А может быть, именно поэтому отбор образцов произошел в первую очередь, — предположил Абдикадир.

Байсеза никогда об этом не думала.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Представь себе, что горит библиотека. Что ты будешь делать? Станешь бегать между полками и хватать все, что под руку попадется. Возможно, создание Мира является подготовкой к спасению имущества.

— Или мародерством, — сказал Кейси, не открывая глаз.

— Это ты о чем?

— Может, эти Перворожденные здесь не только для того, чтобы запечатлеть конец нашего мира. Что, если он — их рук дело? Готов поспорить, об этом ты тоже не думала, Биз.

— Все равно, почему ты не могла рассказать Джошу об этом? — спросил Абдикадир.

— Потому что он полон надежд. Мне бы не хотелось отнимать их у него.

Какое-то время они сидели в тяжелой, гнетущей тишине, но потом стали рассказывать друг другу о своих планах на будущее.

— Мне кажется, Евмен находит меня весьма полезным в своих бесконечных стратегиях увести внимание царя от Вавилона, — сказал Абдикадир. — Я предложил экспедицию к верховьям Нила. Кажется, Перворожденные сохранили фрагменты человечества, которые относятся к первым поколениям, отделившимся от шимпанзе. А что, если они были самыми первыми? Что такого от человека могли найти Перворожденные в этих самых давних и самых волосатых наших прародителях? Этим я и хочу подкупить Александра…

— Отличная идея, — похвалила его Байсеза, но в глубине души она все же сомневалась, что царь на это купится. Именно его мировоззрению суждено было заправлять в ближайшем будущем, и это были мечты о героях, богах и мифах, а не поиск ответов на вопросы научной викторины. — Мне кажется, что ты всегда найдешь себе место, куда бы ты ни пошел, Абди.

Он улыбнулся.

— Думаю, меня всегда привлекали традиции суфизма. Понимание веры путем внутреннего созерцания себя. Где я нахожусь — не имеет значения.

— Как бы мне хотелось, чтобы и я так могла, — откровенно призналась Байсеза.

— Что касается меня, — сказал Кейси, — то я не собираюсь всю жизнь прожить в тематическом парке Джеймса Уатта. Я пытаюсь дать новое рождение другим областям человеческой мысли — электричеству, возможно, даже электронике…

— Иными словами, — перебил его Абдикадир, — он станет учителем в школе.

Отик немного поморщился, затем почесал свой широкий затылок.

— Просто хочу быть уверенным в том, что, когда меня не станет, все, что сейчас здесь делается, не умрет вместе со мной и новые поколения смогут продолжить заново открывать все утерянное.

Байсеза пожала ему руку.

— Все в порядке, Кейси. Уверена, ты будешь отличным учителем. Я всегда думала о тебе, как о суррогатном отце.