Василий Каменский - 27 приключений Хорта Джойс

Поэтому Наоми, заранее насыщенная волнующими знаниями о севере, заранее любившая родину Хорта, быть может помимо всего другого, так нестерпимо тянуло сюда…

Обо всем этом раздумывал Хорт, пока наконец не подошел к потайному прибрежному месту, где в маленьком мы-сочке была спрятана его лодка.

Убедившись в ее благополучии, он развел костер и поставил чайник с ключевой водой.

Выкупался в реке, прилег к костру, закурил, достал из кармана блок-нот, карандаш и начал писать:

«Подруга любимая, Наоми.

За эти пять дней, что скитаюсь один я в лесу, у реки, за эти пять эпох великого времени много множество раз брался я за карандаш, чтобы ответить тебе, но не мог…

В борьбе горел я, дух был объят пламенем ярости смертной встречи одного Хорта с другим. Победил я — новый, второй, юный, твой Хорт, друг твоей юности. Теперь я спокоен за себя и пишу эти строки на берегу своей реки, у костра. С неба смотрят молодой месяц и вечерняя звезда. Они согласны со мной: спокойствие да не оставит меня до конца. Чукка и Рэй-Шуа знают, что жизнь есть жизнь, и не осудят меня. Мне только чуть стыдно своих седых волос и заржавленных морщин на лбу. Но что делать — кому остается дожить немного более года — поздно красить волосы и заниматься массажем; это скучно к тому же. Я никогда не умел следить за своей внешностью. И ты, Наоми, должна помнить об этом — здесь трудно остаться франтом. И ты не забудь — я постарел, подурнел, опустился. Правда, годы мои — сорок девять лет, не такие страшные, но все же я — старик; хотя и, как говорит Рэй-Шуа, „профессорский пейзаж“ у меня.

Очевидно Хорта выручает высокий рост. Наоми, о таких пустяках ты должна помнить обязательно, чтобы не очень смущать меня… Вообще я готов к тому, чтобы выглядеть несколько смешным или просто забавным в сравнении с тобой, — принцессой.

Воображаю тебя в нашей землянке! О, Наоми, что придумала ты, птичка наша золотая, тропическая. Сказку, легенду ты спутала с буднями обыкновенного бытия, фантазию и увлечения ты перелила в реальную форму, ты — чьи крылья еще не тронуты в борьбе за жизнь — и вот ты, подруга наша, птичка наша, принцесса наша, решила в гости приехать к нам, на север, в лесную глушь, в медвежью берлогу, в тихую землянку нашу, в далекий край.

Ну что же? Приезжай, любимая, если крылья твои рвутся к нам, если сердце по-прежнему преисполнено дружбы, если тоскуешь ты по берлоге нашей, если готова разделить с нами лесные дин, если хочешь проводить меня… Приезжай, Наоми. Пусть сказки и легенды снизойдут на землю и украсят будничную жизнь. Ты только не пугайся суровой обстановки и слиш- <���…> к нам, если сердце по-прежнему преисполнено дружбы, если <���…> пример [1] В оригинальном издании в этом месте — очевидно, по вине наборщика — выпали две строки ( Прим. ред .). , мы тут запросто встречаемся с громадными медведями и совершенно не видим людей за редкими исключениями, когда раз в месяц кто-нибудь из нас бывает на почтовой станции — в ста километрах от нас или около того. Или зимой, как тебе писали, мы живем неделями занесенные вдрызг снегом, и неделями откапываемся от снега, а зима здесь тянется семь месяцев. Впрочем, мы все любим зиму, и так, что зимой всего больше вспоминаем о тебе и легко увлекающе воображаем тебя звенящей, согревающей, весенней именно в зимней землянке или и белом лесу, где живет сказка…

И ты приезжай — как начнется зима — это будет ровно через два месяца. А в течение этого времени мы расширим землянку. Еще на одну комнатку для тебя. Мы все подготовим, чтобы встретить гостью. Твое будущее оконце я увешу кистями рябины, и ты изредка станешь поклевывать коралловые ягодки, рассказывая нам разные вещи. Нынче у нас в землянке будут жить щеглы, чижики и клесты — твои друзья. Мы научим тебя охотиться на зайцев — ружье и припасы ты привезешь с собой. Чукка и Рэй-Шуа тебе вероятно вообще позаказывают привезти разного добра. На полу и на стенах твоего гнезда будут медвежьи шкуры — лавры нашей охоты. И еще — на потолке торчат косачиные хвосты. Поэтому ты особенно не унывай, если увидишь очень невзрачный вид землянки — внутри лучше. У нас у всех вид неказистый, мой — совсем заброшенный, но мы тоже — внутри лучше. Рэй-Шуа — очарователен. Он уверяет, что ему удобнее и естественнее ходить на четвереньках и лазить по деревьям, чем писать книги. Он по-прежнему не любит своего писательства и считает это дело легкомысленной блажью. Обдумай его заблуждения и привези на этот счет особые взгляды. И привези побольше всяких журналов с портретами Рэй-Шуа и статьями о нем. Мы его чуть подразним. Знай — мы придумаем все, чтобы тебе было интересно, забавно, весело, радостно; мы пойдем на разные штуки во имя твоего приезда, но только ты прости нашу ошибку, не упрекай нас, что покинули тебя… Мы готовы всячески искупить свою вину перед тобой. Ах, Наоми, а о себе я боюсь даже говорить… Прости, прости. Каждую секунду нашей разлуки считал я тоскующим сердцем. И не от гордости и эгоизма и каких-то высших соображений, а от великой скромности, от несмелости, даже от ложного стыда, от излишней совести, закрыв глаза, не зная глубины твоей дружбы, решил я оставить тебя, беспредельно любимую подругу своей старой, но единственной юности. Прости, Наоми. Прости побежденного Хорта, прости, наша птичка…».

Хорт не мог продолжать письма: слезы раскаяния и счастья заполнили глаза…

По серебряной быстрой реке хрустальный корабль несется, рассекая острым, как стерлядь, носом солнечные струи звонких бурлящих вод.

Попутный ветер звенит струнами мачт.

По берегам серебряной реки голубо-розовые рощи под полуденным зноем стоят.

— Юность, юность!

Крикнул кто-то из группы белых нарядных пассажиров и все подняли головы к стае сверкающих чаек.

Среди всех светлее и прекраснее была Наоми.

Подумала Чукка: если бы знал и видел Хорт.

Где-то на корме курили Хорт и Рэй-Шуа, и Джек Питч, и Старт, и его гости — или кто они…

И Чукка хорошо не могла расслышать — ветер мешал — что точно прозвучало, призывно.

Кажется: мир начинается!

Скоро она приблизилась к зову.

Мир начинается.

Звенело, трепетало, волновалось, таяло, появлялось.

Жизнь цветет первой весной.

Тише…

Осторожно зовет Хорта, указывает, ликуя, Чукка.

— Смотри — это она — Наоми…

— Она едет в Мианги-бхва, — об этом все знают на корабле, потому что Мианги-бхва — остров неотцветаемой весны, остров нескончаемой юности.

Там праздник девушек из Лимноа.

Туда!

Хорт улыбается: он спокоен, он будто уверен, что хрустальный корабль идет именно в Мианги-бхва, и Наоми будет с ним, только с ним.