Алан Фостер - Чужой-3 (перевод А.К. Андреева)

Порывы ветра усилились, и Рипли схватилась за воротник комбинезона, который подыскал для нее Клеменз. Свалке, казалось, не было ни конца, ни края, а пронизывающий холодный ветер мешал сосредоточиться и замедлял поиски.

И все же Рипли сразу заметила тонкие серебряные проводнички, торчавшие из недавно насыпанного холмика. Она опустилась на колени и принялась лихорадочно рыться в мусоре, отшвыривая сломанные железки, пакеты с отбросами и прочий хлам.

Бишоп.

Точнее то, что от него осталось. Детали андроида беспорядочно смешались с разным мусором, и Рипли пришлось проковыряться еще не меньше часа. Наконец она убедилась, что спасла все, что можно было спасти.

Она попыталась хотя бы предварительно разложить детали в том порядке, в каком их следовало собирать. Результат оказался не просто неудачным, а прямо-таки обескураживающим. Отсутствовали большая часть лица и нижняя челюсть. Наверно, разбились вдребезги при аварии или затерялись в другой куче мусора. Детали шеи, левого предплечья и части спины каким-то чудом уцелели. Нашлись и фрагменты сенсорных устройств, оторвавшиеся от креплений.

Чувствуя себя ужасно одинокой, помрачневшая Рипли принялась аккуратно укладывать находки в сумку, которую принесла с собой.

Вдруг чья-то рука обвилась вокруг ее шеи. Кто-то грубо схватил ее за плечи. Появилась еще одна рука и лихорадочно вцепилась Рипли между ног. Перед ней возник мужчина. Он ухмылялся, и эта ухмылка не предвещала ничего хорошего.

Рипли вскрикнула, вырвалась из грубых объятий, ударила стоявшего перед ней заключенного рукой по лицу, а ногой в пах. Тот изумленно разинул рот и скорчился от боли. Однако Рипли тут же обхватили сильные руки Джуниора. Он легко оторвал ее от земли и под одобрительные смешки товарищей бросил на толстую ржавую трубу. Заключенные окружили Рипли, исходивший от них запах перебивал даже запах соли. Их глаза возбужденно блестели.

— Прекратите!

Грегор повернулся, увидел приближавшегося Диллона и, прищурившись, через силу ухмыльнулся:

— Запрыгивай в седло, старик. Хочешь быть первым?

— Я сказал — прекратите, — низким голосом, не предвещавшим ничего хорошего, повторил Диллон.

— Эй, тебе-то какое дело? — бросил через плечо Джуниор, наваливаясь на задыхавшуюся Рипли.

— Это нехорошо.

— Пошел ты…

Диллон неожиданно рванулся вперед. Двое стоявших на его пути заключенных тут же оказались на земле. Джуниор развернулся и уже нацелился, чтобы своим огромным кулачищем нанести боковой удар, но Диллон легко уклонился, ударил противника в живот и выхватил металлический прут. Джуниор зашатался, пытаясь увернуться, однако прут уже опустился ему на голову. Второй удар был еще сильней, и Джуниор рухнул как подкошенный.

Остальные сжались от страха, но Диллон каждому отвесил по удару. Потом он повернулся к Рипли и озабоченно спросил:

— С вами все в порядке?

Все еще задыхаясь, Рипли выпрямилась.

— Да-а-а. Понесла только моральный урон.

— Уходите, — обращаясь к Рипли, сказал Диллон. — Придется заняться воспитанием братьев. — Он жестом показал на заключенных. — Надо будет обсудить с ними некоторые проблемы спасения души.

Рипли кивнула, подняла сумку с тем, что осталось от Бишопа, и побрела назад. Проходя мимо лежавших на земле заключенных, она пнула Грегора ногой в лицо, отчего почувствовала некоторое облегчение, и продолжила путь.

Существует темнота ночи. Известна жестокая пустота снов, которую заполняет и освещает лишь наше воображение. Космическое пространство темнее ночи и более опустошено, чем наши сны, хотя его населяют и освещают миллионы триллионов ядерных очагов, как бы слабы и рассеяны они ни были.

Однако истинную темноту, полное отсутствие света можно найти лишь глубоко в чреве планет. Сюда даже по ошибке не забредает ни один фотон. Как говорилось в одном старинном стихотворении, "в безмерной черноте пещер". Или в безмерной черноте тех пустот и полостей, что сам человек создает в толще планет, чтобы извлечь их богатства.

Небольшая — по сравнению со всей планетой, — но довольно внушительная для человеческого существа часть Фиорины была изрезана именно такими полостями и пустотами, которые пересекались под самыми разными углами подобно элементам гигантской невидимой головоломки и связывались друг с другом в запутаннейшую сеть. Структуру этой сети можно было понять лишь по схемам и картам, оставленным горняками.

Боггз высоко поднял пропитанный воском факел и поводил им из стороны в сторону. Тем временем Рейнз зажег очередную свечу. Эти люди не боялись темноты. Для них темнота была просто отсутствием света и ничем больше. К тому же в тоннелях было тепло, пожалуй, даже жарковато.

Рейнз поставил долгогорящую свечу на пол, ближе к стене. За их спинами тянулась длинная полоса огоньков таких же свечей, очерчивавшая проделанный ими путь и указывавшая дорогу назад, к жилым секторам комплекса.

Голик сел на пол и прислонился к двери, вмонтированной в каменную стену тоннеля. На двери была укреплена табличка с частично стертой временем и людьми надписью:

Фуражиров надпись вполне устраивала. У них не было ни малейшего желания быть непосторонними.

Рейнз расстелил на полу карту, опустился на корточки и в свете факела принялся за ее изучение. Карта представляла собой не просто сетку из разноцветных горизонтальных и вертикальных линий. На ней были отмечены совсем старые и сравнительно недавно прорубленные штреки, резервные проходы и даже очень узкие каналы, в которых могли разместиться лишь специальные машины и механизмы. Тут были изображены и тысячи пересекавшихся воздуховодов. Каждый тип сооружения обозначался своим цветом.

Прежние вылазки многому научили заключенных, но никогда нельзя было исключить возможность, что очередная бригада фуражиров натолкнется на нечто совсем неожиданное. Достаточно малейшего сбоя в работе запоминающего устройства, и опаснейший вертикальный ствол окажется в десяти метрах от обозначенного на карте места или даже в другом тоннеле. В лучшем случае карту можно было считать ненадежным проводником, плоховато знакомым с дорогой, поэтому фуражиры всегда продвигались очень медленно и осторожно, больше полагаясь на самих себя, чем на отпечатанные машиной ненадежные схемы.

Над картой склонился Боггз.

— Сколько?

Он старался говорить потише, и все же гладкие стены тоннеля далеко уносили громкое эхо его голоса.

Рейнз сверил карту со своими данными.

— Получается сто восемьдесят шесть.

— Давай вернемся и скажем, что ничего не нашли, — проворчал Боггз.