Павел Шумил - Кот в муравейнике

По дороге расспрашиваю о жизни свою девушку. Ну и о себе рассказываю. Не все, разумеется, а то, что можно. Лапочка отошла от утреннего испуга. А после того, как я некоторое время шел рядом и держал ее ладошку в своей, даже улыбаться начала. И в разговоре осмелела. Но трудно по пересеченке идти бок о бок.

… Моя мама четыре языка хорошо знает, и еще три понимает, но так себе. Поэтому хозяин ее и купил. А через месяц сделал наложницей и доверенной рабыней.

— А чего же в жены не взял?

— Это вы на континенте в разврате погрязли, по десять жен берете. Жена может быть только одна!

— Велика разница — десять жен или одна жена и девять наложниц… Наши жены, между прочим, ошейников не носят.

Лапочка гневно сверкнула глазами и… замолчала. Потупилась, в землю смотрит. Я тоже задумался, сколько у старожилов оазиса жен? После налогового кризиса Бугорр и мои предки сманили в оазис множество крепких семей коренных селян. Из тех, что сразу после войны образовались, а в кризис обеднели. А что такое крепкая послевоенная семья? Это глава семьи и одна-две жены. После войны много вдов осталось. И наделов земли без хозяина тоже много. Бери столько, сколько обработать сможешь. Ну и рыжих рабынь селянам раздавали за смешные деньги. Только бы поля хлеб давали. Вот и получалось — одна-две жены да две-три рыжие рабыни. И много-много детей, к этому моменту уже взрослых. Которым пора свои наделы получать да свои семьи заводить.

Земли в оазисе давали как после войны — бери столько, сколько обработать сможешь. Первые пять лет вообще никаких налогов, потом какие-то смешные. Вода — даром! Сколько хочешь. Хоть из канала качай, хоть колодец на своей земле рой. Еще и ветряную машину задешево продадут и помогут поставить, чтоб воду с глубины поднимала.

Сплошной рай. В чем засада? Засады всего две. Взял землю — через пять лет она должна вся зеленеть и глаз радовать. Чтоб ветер по ней песок не гонял. И вторая засада — рабство в оазисе запрещено. Привел в оазис рабыню — снимай с нее ошейник и женись, если расставаться не желаешь. Вот и получается, что три-четыре жены в оазисе — обычное дело. Молодые парни с отцов берут пример. Денег накопят — и в столицу, на рабский рынок. Через три дня с рабыни ошейник снимут, через неделю в управу ведут брак оформлять. Все нужно быстро делать, пока бывшая рабыня в местных обычаях не разобралась да ноги от нового хозяина не сделала.

Идем, молчим. А это не дело. Надо общением стокгольмский синдром закреплять.

— А все-таки, твой бывший хозяин тормоз! Только через месяц разобрался, что твоя мама достойна стать доверенной рабыней.

— А ты бы ошейник доверенной рабыни на первую встречную надел…

— Не поверишь, но так оно и было. Целый день я к ней присматривался, изучал характер и норов, и уже на второй день надел ошейник доверенной рабыни. Без кольца, но с изумрудами, чтоб под цвет глаз.

— Хозяин, это даже не смешно. Что можно узнать о рабыне за один день?

— За день, полный опасностей и приключений? Очень многое! Возьмем, к примеру, тебя. Ты умная, образованная, но упрямая… С раннего детства мама обучала тебя правилам хорошего поведения. Наверно, до порки доходило. А хозяин баловал. Наверно, ты росла вместе с сыном хозяина как свободная. Сын на пару лет старше тебя, теперь считает себя взрослым, и у вас начались сложности. Так?

— Все так, хозяин…

— Еще ты черная. А меня с детства учили не верить черным рабыням. Черная рабыня верна только своему хозяину. И никому больше. Поэтому я решил сделать тебя доверенной рабыней.

— Двух доверенных рабынь не бывает.

— А ты у меня первая и единственная!

— Что??? Но ты же говорил…

— Я о тебе говорил. Не веришь — посмотри на свой ошейник.

— Как я на него посмотрю?

— Глазами, — разворачиваю Лапочку спиной к себе и расстегиваю ошейник.

— Этого не может быть! Это неправильно! Я не буду, не хочу быть доверенной рабыней!

Ну и плакса мне досталась. Стою и утешаю. С другой стороны, гладить ее по спинке очень приятно. Такая теплая, живая… Опять же, плотный телесный контакт способствует сближению. Но почему она не хочет быть доверенной рабыней?

— Милая моя, разве приказы хозяина часто совпадают с желаниями рабынь? А разве я часто делаю то, что хочется? И я даже думать не хочу, что с тобой сделают, если вернешься на корабль. Татаке, подруге моей матери, после третьего побега хвост по самый копчик отрубили. А за первые два по клейму поставили.

— Ой, какой ужас!.. И как она?

— Четвертый раз убежала! Но это уже в нашем оазисе было. Ночью разыскали в пустыне замерзшую, чуть живую. Может, ты не знаешь, но днем в пустыне очень жарко, а ночью очень холодно. Согрели, напоили горячим бульоном, посмеялись, и дядя Марр надел на нее ошейник доверенной рабыни. Больше она не убегала.

— Вот зачем ты надел мне этот ошейник. Я не такая!

— Ты черная, она рыжая, ты образованная, она с самых низов поднялась. Но обе вы такие упрямые и несгибаемые! Вернемся в оазис, я вас познакомлю. Или хочешь на корабль вернуться?

Опять пол-литра слез. Но кажется, осознала, что на корабль ей пути нет. И даже согласилась, что сама убежала, сама свою судьбу избрала, назад дороги нет. А мне должна быть глубоко благодарна за спасение от загонщиков. Но последнее уже из области мечтаний. Дождешься благодарности от такой плаксы…

Дальше идем молча. Но ладошку из моей руки не выдергивает.

Ой, как глупо… Нужно было бить не самого крупного, а самого мелкого жабоглота. Что теперь с тушей делать? Если я шкуру спущу, налетят мухи, осы и прочие жесткокрылые сволочи и отложат в мясо свои яйца. А нам потом это мясо есть? И воняют жабоглоты. И съесть эту тушу мы никак не успеем. Столько мяса пропадет… И тоже вонять начнет…

В общем, подвесили мы с Лапочкой жабоглота за заднюю ногу на дерево метрах в семидесяти от палатки. И смогли это сделать только после того, как я ему брюхо распорол и требуху выпустил. А то он один весил больше нас двоих вместе взятых. Затем отправил Лапочку отмывать копье в ручье, а сам взялся за разделку туши. Резаком. Не хочу пока лапочке резак показывать. Первым делом отсек голову и заднюю ногу. Расстелил пленку и разложил на ней самое вкусное — печень, сердце, язык. Ногу повесил рядом с тушей. Может, Лапочка глаза любит? У некоторых народов это деликатес. Вернется — спрошу.

Придумал, как тушу от насекомых защитим! Шкуру пока снимать не буду. Обернем пленкой и обвяжем веревками!

Сказано — сделано! Усталые, но довольные отмываемся в ручье. Проверяю, что из имеющегося можно использовать как посуду. Брал на одного, а теперь нас двое. Лапочка предлагает вылепить посуду из глины и обжечь в костре. Завтра так и сделаем.

Выясняется, что готовить на плите и готовить на костре — две большие разницы, как Мухтар говорит. А еще нет зелени, пряности и приправ. Только соли много. Лапочка заранее просит прощения. Но все равно получается очень вкусно! Наверно, мы сильно проголодались.