Сергей Бобров - Спецификация идитола

Идут пленные, — экуадорцы.

— Всыпали вам?

— Ей, Педро, — да это ты. Ну скажи мне на милость, за каким же чортом ты связался воевать с нами?

Педро ухмыляется. Ну и жара. Да он не связывался, — послали: потеха, ей богу! Что? — надо идти. Он придет. Он знает куда.

А краснокожим надо всыпать. Это верно. Отчего нет. Вот свиньи. Мы воюем! Это наше дело.

Экуадорские газетчики считали, что надо поддержать угнетенную народность. — Все знают, что Экуадор продажная республика. Каждая собака в Пернамбукко это знает. Мы выкупаем вас в вашей же собственной нефти и подожжем. Куда же годится эта жидкость, после того как изобретен Идитол, который…

Она очнулась в очень миленьком домике. Он стоял на горке, а оттуда открывался прелестный вид на долину, речку и серебряные вершины Аид.

Две женщины были в комнате. Кое как они об'яснились. Боже, как болит голова и тошнит. Где она? От них ничего не добьешься. Где Ральф? Они смеются. Они об'ясняют, что он убежал. Да, конечно, что же ему оставалось еще делать, как не убежать. У нее такое впечатление, точно ее избили. Все тело болит. И тошнит невозможно. У этих креолок ничего не добьешься. Боже мой, какое несчастье! Все равно, она будет молчать, они из нее ничего не вытянут. Они думают, что не стоит возиться с мужчиной, который скрывается после того, как у него похищают женщину, — и такую женщину! Плохая у ней юбка, — и он не мог купить ничего лучше? И это называется мужчиной!

Они, наконец, оставили ее в покое, после того как болтали вдвоем без умолку целый час. Что же делать. Голова идет кругом. Бежать, — куда бежать? Искать Ральфа — где его искать? Она, признаться, не верила ему, — насчет этих буржуа. Теперь она знает, что это такое. Если бы только она могла!

На другой день к ней пришел гость. Она решила говорить с ним сухо и кратко.

Он показал на стул и сказал по английски.

— Разрешите?

Она не ответила на эту глупость. Что она здесь может разрешать.

— Где я?

— Разве это так важно?

— Что вы со мной собираетесь делать? Предупреждаю вас, что вы от меня ничего не узнаете.

Он ничего и не собирается от нее узнавать. Она у него в гостях.

— Что это значит? зачем же вы меня сюда привезли?

Он увидал ее в поезде. Она ему… кажется очень привлекательной. Он ее видел в поезде.

— И только? — она готова была лопнуть от негодования.

Ну не совсем только. Но все таки.

— Значит вы меня действительно, как говорят эти ваши женщины «похитили». Если вы не совсем дурак, то вы поймете, что это смешно — и подло.

Он не думает, что он дурак. Нет. Что же здесь смешного? Если человеку нравится женщина…

— То он должен вести себя с ней порядочно, не правда ли?

В Южной Америке, видите ли, все это проще. Это особая страна.

Она не станет с ним разговаривать пока он ее не выпустит. Вот и все. Если она не хочет с ним разговаривать… это очень дурно с ее стороны, так как он не хотел сделать ей ничего дурного.

— Скажите прямо, выпустите вы меня отсюда или нет?

Ему было затруднительно ответить на этот вопрос прямо.

Это будет зависеть от нее.

— Что значит эта низкая фраза? вы подлец — сэр, и больше ничего. Вы можете быть уверены, что вы ничего от меня не добьетесь.

Он усмехнулся как то криво — и от этого показался ей жалким. Она почувствовала сущее отвращение к нему. Он ушел.

Она устала, измучилась, голова болела. Она как то сразу свалилась вечером и заснула. Ее мучили какие то странные сны. Они опять ехали с Ральфом. Их нагоняли. Они забежали в какой то подвал. Они бежали, за ними трещали выстрелы. Вдруг она потеряла Ральфа. Тоска пронизала ей сердце. Где Ральф? Она опять побежала каким то коридором, ему не было конца. Потом была вода. Много, много — целое озеро. Темное такое озеро. Лес, заросли наклонялись над водой. Надо плыть, она плыла, плыла без конца, вода давила ей грудь. Она задыхалась. Вот берег; наконец то! Ральф вышел откуда то, они уже на пароходе. Гремят цепи. Ральф подходит к ней. Она хочет его спросить, куда он девался. Вдруг ей приходит в голову, что это все сон, что на самом деле никакого Ральфа нет, его наверно схватили. Но Ральф наклоняется к ней и обнимает ее. «Анни, — говорит он, — Анни, мой цветочек, сестра моя!» — «Ральф, — отвечает она, — значит ты опять со мной?» — «Какое счастье, что я вас встретил, — говорит он, — какое счастье». — «С чего это, Ральф, стал ты мне говорить — вы? Какой ты смешной». Она слышит, как он обнимает и целует ее. Так, значит, действительно Ральф здесь. «Милый, ты вернулся, ты пришел спасти меня?» Она никак не может проснуться. Она слышит, как он целует ее, страстно, крепко, так что губы больно. Никак не может проснуться. Но это все равно, так даже лучше. Ах, Ральф, как я люблю тебя, Ральф! Мой милый Ральф! Милый! Теперь она заснет.

Она ужасно, как устала. «Прощай, Ральф! не уходи от меня. Мне страшно одной. Ты уйдешь потом, когда я совсем усну… хорошо, Ральф?»

Утром она еле проснулась. Господи, да что же такое с ней делается? Она совсем больна. Что это ей снилось? Она начала вспоминать, торопливо осмотрела кровать и сердце у ней замерло. Как? это значит… Боже мой!

Креолка что то бормотала ей. Пустяки, он богатый и добрый мужчина. У нее будут платья, кареты, вилла.

Она схватила со столика стакан — пахнет лекарством. Так и есть. Что же теперь делать?

Креолка продолжала нести свое. Он богатый и добрый. У него есть свой банк в Европе. Он увезет ее и она будет барыней. На что ей этот голоштанник? Любовь хорошая вещь, но надо знать, что будет на завтра. Он молодой человек. Он красивый мужчина. Не надо плакать, мучить свои светлые глазки. Свой банк, это чего-нибудь да стоит. Его зовут мистер Эпсор.

— Как, — спросила она с ужасом, — Эпсор? директор Диггльс-банка?!

Стены стали наклоняться, кругло, кругло, потолок опустился на нее. Серое такое кругом поплыло, — серое, серое.

Он шел какой то чащей, — ну и мерзость же эти тропические леса! Про них хорошо читать в книжке, видеть их в кино, — но идти по ним, слуга покорный. Иссиня-красные скалы протягивают в небесную печь тонны и тонны древесных изумрудов. Солнце давит эту гущу, как гидравлический пресс. Молочный пар висит в воздухе. Земля затоплена изумрудной поползною зелени; зелень затоплена белковиной тумана. Тяжеловесная мощность этой фабрики всяческой ботаники — путник дуреет от нее. Неистовая сила тропиков режет Ральфа — да что он такое с этим своим Идитолом!

Он вскарабкался на громадную красную скалу — это, кажется, гранит — за бесконечной синусоидальной поверхностью, образованной зонтиками гигантских пальм, поверхностью, которая, похоже, волнуется ветром по пространственному уравнению Фурье — дымки медленно вытягивались из неописуемого моря изумрудов, бериллов, топазов — это фронт. Он шел по направлению к фронту. Там его не станут искать. Там и войны то никакой нет. Это не война, а взаимное надувательство. Постреляют, постреляют, да сойдутся вместе пить ром. Разве они могут воевать эти гибриды, — только и умеют, что расстреливать несчастных индейцев. Он так отупел от лишений, усталости, бегства, потери Анни и ужасной лихорадки, что уже с трудом соображал, куда идет, и зачем. Змея, — он отпрыгнул в сторону. Вот еще удовольствие! тут кажется есть гремучие змеи. Хорошенькое местечко! Лучше бы он сидел в Лондоне. Господи, какой же он дурак, — и зачем он тащил с собой Анни, — где она теперь? Он сжал кулаки. Ведь они, не дай бог, станут ее пытать. Обязательно даже будут. О, если бы он мог до них добраться! Как бы у него полетели все их арсеналы на воздух. Он не был динамитчиком — ну так они его сделали динамитчиком!