Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне. Роман-трилогия

- Не знаю… - шёпотом отозвался Янка. - Теперь всё равно… Гель…

- Что?

- А зря мы не отдали искорку…

- Кому?! - испугался я. Сразу вспомнил о Клоуне.

- Глебу и Юрику. Им она нужнее. Они там одни, впереди неизвестно что… А в ней вон какая энергия.

«И опасность», - подумал я. И боязливо оглянулся. А что если кто-нибудь в темноте скажет сейчас шелестящим голосом: «Геля Травушкин, подари искорку…»

И фонарь не горит, Глеб его зачем-то погасил.

Я прыгнул на площадку вагона, дотянулся до выключателя «Сатурна». Но «Сатурн» не зажёгся, сколько я ни давил кнопку. Я потряс его - никакого результата.

- Теперь не загорится, пока не зарядим на солнце, - сказал снизу Янка.

Мне по-прежнему было страшно. Я соскочил с площадки и судорожно нащупал свой фонарик - он оттягивал боковой карман куртки и колотил по колену. Без света нельзя. Войдём в тёмный вагон, а там - хлоп - и кожаные браслеты на руках… «Геля, подари искорку…»

- Янка! - сказал я.

- Что?

«Ну, а если расскажу? - подумал я. - Чем он поможет? Легче разве, если будем бояться вдвоём?»

- Янка… чего теперь говорить. Юрку и Глеба всё равно не догнать…

- Не надо их догонять. Сделаем бумажного голубка, искорку - на него. Пустим - и он долетит.

- Он-то долетит. А мы без искорки как доберёмся домой?

- Пешком. Это же недалеко, оглянись.

В той стороне, откуда мы приехали, за вагоном, горели огни Старогорска: ряды окон в многоэтажном квартале, освещённые прожекторами башни монастыря, красные лампы телевышки.

- За час дошагаем, - вздохнул Янка. - Не такая уж длинная оказалась эта бесконечность…

- Да, - сказал я и обрадовался: не хотелось мне в тёмный вагон.

- Значит, пошлём искорку?

Я молчал.

- Неужели жалеешь? - тихо спросил Янка.

- Янка, не жалею. Ты не знаешь…

- Что?

- Сядь.

Он сразу послушался. Мы опять сели на тёплые рельсы. Друг против друга.

И я наконец-то рассказал про всё. И даже про то, почему молчал до сих пор. Наверно, я это очень сбивчиво объяснял, но Янка понял. И не удивился.

- Кажется, я про такие дела уже слышал.

- Да? Янка, где?

- Не помню. Давным-давно. Может, дедушкина сказка…

- Это не сказка, Янка. Опасно посылать искорку. Вдруг эти… Клоун и его дружки начнут охотиться за Юркой и за Глебом, а те даже ничего не знают…

- Можно объяснить им. Написать прямо на голубке… Гель, они искорку сберегут лучше нас. Они сильнее нас, и смелости у них побольше.

Это была правда.

- Ладно, давай! - Я встал. - Бумага для голубка у тебя есть?

- Ой, нет…

Я накинул свою длиннополую куртку на Янку, а сам зашарил по карманам на шортах и на рубашке.

- Да тут в куртке полно каких-то листов, - сказал Янка.

- Это нельзя, это записки Глеба… Вот, я нашёл… Смотри, это письмо Ерёмы!

Янка включил фонарик. Прочитал. Сказал серьёзно:

- В самый раз. Вот его и пошлём. Только напишем ещё…

У Янки в кармане оказался автоматический карандашик. Янка разложил листок на твёрдой шпале. Я светил, а он писал:

Мы посылаем вам искорку. Вам с ней будет лучше. Только охраняйте её от врагов. Не верьте клоунам в масках и берегитесь гипсовых шпионов, они охотятся за искоркой. Вот Ерёмино письмо. Он хотел что-то рассказать, но не успел.

Янка и Гелька.

Мы свернули из письма голубка. Такого, каких пускаем в школе на переменах (а иногда и не на переменах). Выпустили из ампулы искорку. Посадили её на бумажный клюв. Крошечная галактика засветилась ярко-ярко, будто прощалась с нами.

- Пускать? - спросил Янка.

- Пускай.

Он встал и легонько толкнул голубка - в ту сторону, где всё ещё светлело над горизонтом небо и горел месяц. Голубок пошёл легко и ровно. Последний раз мигнула нам искорка и вместе с голубком растворилась в тёмном воздухе.

- Долетит, - сказал Янка.

Я кивнул. И спросил:

- Пошли домой?

- Да…

Мы не стали заходить в загон. Не потому, что страшно. Теперь-то бояться было нечего. Просто «Курятник» был для нас как дом, а прощаться с опустевшим домом всегда грустно. Лучше уж так… Хорошо, что вагоны не умеют думать и чувствовать. А то ему сейчас тоже было бы тоскливо. Мы уходим, а он смотрит вслед. Что он будет делать один? Стоять бесконечное время на пустых путях…

А почему на пустых? Что мы знаем про эту линию? А если оттуда, из бесконечности, вылетит на полной скорости поезд?

- Янка! А вдруг кто-нибудь врежется в вагон?

Мы быстро оглянулись.

Вагона не было.

Там, где он только что громоздился чёрным неровным кубом, не было ничего. Только рельсы да высокая трава рядом с ними.

- Не врежется… - прошептал Янка.

Я даже не удивился. Мало ли что может быть на границе разных пространств. Просто сделалось горько-горько. Понял я, что всё кончилось.

Кончились вечера в «Курятнике», приключения, сказка про искорку, неуклюжая моя дружба с Юркой, тайна Глеба, опасности… Даже страхи и опасности мне стало жаль.

- Пойдём… - прошептал я.

И мы пошли к недалёким огням Старогорска.

Шагать по шпалам было неудобно. Ступать на каждую - это слишком частый шаг, а через одну - широко. Я встал на рельс и двинулся по нему, как по канату. Ничего, можно идти. Главное, не думать всё время про равновесие, оно само собой появится.

Янка тоже шёл по рельсу.

Звёзды были очень яркие, да и месяц за нашими спинами набирал силу. Можно было различать дорогу и друг друга. Я посмотрел на Янку, он на меня. Ерёмина куртка была теперь на Янке, и он в ней казался похожим на пингвина-канатоходца из цирка.

Я чуть-чуть улыбнулся. Янка сказал:

- Давай держаться за руки, будет легче идти.

- Давай.

В самом деле стало легче. Не так шатаешься, когда рука в руке. Янкины пальцы были тёплые и очень тонкие. Но они были крепкие…

Так мы шли минут пятнадцать. А впрочем, кто знает? На часы я не смотрел: вдруг там опять какая-нибудь путаница. Тяжёлая куртка часто сползала с Янкиного плеча, он её поддёргивал.

Я сказал:

- Мешает? Давай понесу.

- Да ничего… Она какая-то вся бумагой набитая. Все карманы.

- Я же говорю, это Глеб мне оставил.

- Гель… А дашь почитать?

Я усмехнулся:

- Ну… пожалуйста.

- А давай сейчас посмотрим…

- Зачем? - удивился я. - Не успеешь, что ли?

- Ну… так. Давай немножко глянем, а? Мне всегда было интересно, что он пишет, а спросить боялся. Там стихи?

- Да с чего ты взял?

Мы остановились. Я включил фонарик.

- Доставай.

Янка вытащил мятые свернутые листы. Серые, исчёрканные.

- Да не то, - сказал я. - Это старые какие-то. В другом кармане возьми.

Но Янка придвинул мою руку с фонариком.

- Гель, смотри… Это Ерёмины чертежи. Это же Васька!

Я увидел какие-то линии, квадраты, а среди них - начерченную фигуру тонконогого роботёнка. А потом, на других листах, его улыбающуюся квадратную голову с носом, похожим на рожок чайника. Руки, туловище…