В. Бирюк - Расстрижонка

Цыба… у неё сначала были кое-какие иллюзии. Насчёт порядочности боярства, попов, купцов… Чудом жива осталась. Всякий выход за ворота в город превращался в «боевую вылазку». Самого Лазаря цеплять грубо, «в лоб» опасались — князь Андрей благоволит, Резан — мог и ответ дать. Хоть — кулаком, хоть — мечом. Цыбе доставалось хуже всех. Как не крути, а на рынок хозяйке надо ходить регулярно. Тем более — дом пустой, всё надо.

Каждая покупка — обман с оскорблениями. Как в лицо плевали, грязью кидали, щипали да утащить пытались, обсчитывали, вырывали из рук деньги и товары, лаяли и материли… Общине нужна «омега». Для самоутверждения. Сообщество хомнутых сапиенсов — очень гадкое место. И в форме «святорусской» городской общины — тоже.

Прямые её просьбы к Лазарю:

– Скажи князь Андрею, чтобы наказал обидчиков.

Вызывали крайнее раздражение, обиду:

– Вот ещё чего! Суждальскому князю делать нечего, кроме как в бабских дрязгах разбираться!

Или:

– Кем я перед князем выставлюсь, коли об заляпанной юбке служанки дворовой — челом бить заявлюсь?! Честь мою загубить хочешь?!

Цыбе приходилось выворачиваться самой. Как оказалось, девочка «умеет держать удар».

Ей прежде доставалось в родном семействе. Но здесь… Чужие люди, вроде — городские, «культурные», а — как «собаки бешеные». В Пердуновке она несколько расслабилась: у меня чудаки, которые «моим людям» жить мешали — резво бежали трудиться «на кирпичики». Здесь «чудаки» — были массой, народом. Городские люмпены, которые после смерти Боголюбского будут три дня жечь и грабить слободы его мастеров.

Пришлось Цыбе вспомнить и свой злой дом, и новому злу выучиться. Лазарь на торг не пойдёт — не по чести боярину. Резан… у него своих дел выше крыши. А людей — мало, да и те, которые есть…

Многие недостатки, которые я видел в хозяйстве Лазаря, теперь стали объяснимы. Не невнимательностью да бездельностью, а тем мощным, повседневным давлением, прессингом, которое оказывало здешнее общество. «Худые соседи» — со всех сторон.

Губерман, применительно к нашей ситуации в Боголюбово, неправ везде. Кроме последней строчки.

Что, однако, приводит к логическому выводу в очень российской традиции и в моём личном ощущении правильности:

Мне это была ещё одна наука. До той поры я строил приходящих людей вокруг себя. В Пердуновке, на Стрелке. Ко мне пришедших мыл, брил, лечил, уму-разуму учил. Теперь же стало видно, что и в других местах, куда люди мои пришли, надобно местных промывать да клизмовать. Телесно и душевно. Так от «фильтрации на входе» пришлось переходить к «фильтрации на месте». «Мобильная вошебойка комплексного типа». Стало понятно, что методы, уже очевидно необходимые ниже Стрелки, не менее, хоть и чуть иначе, необходимы и выше Стрелки. И вообще везде, где обретаются популяции хомнутых сапиенсов.

Особенно худо ребятам стало, когда сюда дошла весть о моём «пощипывании» булгарского каравана.

Нет, обиженность иноземцев-иноверцев — людей русских порадовала. «Так им, гололобым, и надо!». Но моя фраза:

– Рабов через Стрелку не пущу.

Вызвала у местных рабовладельцев крайнее и неподдельное недоумение. До такой степени, что «инициативная группа» кинулась к князю Андрею искать на Ваньку-лысого укороту.

Мы с Лазарем эту тему прежде не обсуждали, позже — связи у нас не было, выкручиваться — он не умеет. Так и стоял столбом перед князем, глазами хлопал да повторял:

– Иван Акимович против воли княжеской… никогда! Мамой божьей клянусь!

Но одну вещь я в него перед расставанием вдолбил. По Иосифу, свет, знаете ли нашему, Виссарионовичу.

В протоколах Потсдамской конференции меня когда-то поразил рефрен. Каждый раз, когда позиции сторон упирались в неразрешимое противоречие, Сталин говорил:

– Пэрэнесём на завтра. Пусть пока экспэрты…

Лазарь потребовал изложения претензий в письменном виде. Притащил ворох этой бересты в дом, и, скуля от страха и испытанных унижений в княжьем совете, вывалил всё перед Цыбой:

– Ты своего хрена плешивого — лучше знаешь, что он задумал — сообразишь. Спасай!

Молодец. Не всяк мужик свою голову в зависимость от бабского совета поставит. Лазарь — рискнул. И они «проиграли» типовые ситуации, вопросы и ответы. Домашние заготовки, как в КВН. Хорошо — Лазарь склерозом не страдает.

А Цыба… Я ж объяснял — я с людьми разговариваю. И в наложницах у меня… просто «подстилки с дыркой» — не держатся. Скучно с такими, знаете ли.

Через два дня Лазарь, вновь «представ пред грозны государевы очи», уверенно тыкал пальчиком в свитки.

– Стрелка отдана Воеводе Всеволжскому. Какой закон он на своей земле установил… никаких запретов нет.

– Дык как же такое?! Дык мы ж с отцов-прадедов… Дык «Правда Русская»…

– Погодь. Ты в Царьград придёшь — по «Русской Правде» там жить будешь? Или по законам цесарским? Чья земля — того и закон. Земля — «Зверя Лютого». По указу князя Андрея Юрьевича. Ты против князя? Воевода Иван указал — всяк человек на его земле — вольный. Это — тамошний закон. У него — такой, у кесаря — иной. Но законы — равные.

– Дык воровство же! Ведь всяк холоп к нему побежит! А с отудова выдачи нет!

– Твой холоп — твоя забота. Сторожи рабов крепче. Или — корми лучше. Забота воеводы Ивана — его земля. Или как? У тебя корова сдохла — Воеводу Всеволжского виноватить будешь?

– Не, не по обычаю, не по правде… Ён же и с прохожих кораблей рабов снял! Не на своей земле! Купецких!

– Врёшь, боярин. Не снимал воевода рабов с кораблей. По указу князеву воеводе велено выбить шишей речных. Для того повелел Воевода Всеволжский вести досмотр кораблей торговых. И нашёл крамольников, которые от князя муромского убежать тщились. Ты, боярин, против князева указа? Или тебе шиши речные да воры поганские — любы? Стало быть, досмотр — правильно? А уж как то дело делать — воеводе на месте виднее.

– А рабы?!

– А что рабы? Они, как и все другие караванщики, на Воеводовой земле стояли. Не на кораблях. На его земле — его закон. И ведь наперёд сказано про то было. И князь Муромский купцам загодя говорил — не возите невольников через Стрелку. Бессермены бессмысленные не поверили, вознамерились владетеля православного обмануть. Поплатилися. Так об чём спор-грусть? Об законном ущемлении обманщикам магометанским? Ворьё чужое наказано, а вам печаль? Вот и выходит, что вы тут даром лаятесь, другой день время княжеское на пустую болтовню переводите. А сделал-то Воевода Всеволжский — всё по чести, по-добру сказал заблаговременно, по закону своему на своей земле, по Указу князя ему даденной. Ну, мужи добрые? Кто противу воли князя нашего, Андрея свет Юрьевича, слова похабные выскажет?