Давид Барлен - Ачи и другие рассказы

— Господа! — ревел Вильямс, стараясь перекричать всех. — Господа, в этом нет ничего страшного! Если змеи и оказались настоящими, то они, во всяком случае, не ядовиты… Подай сюда змею, — обратился он ко мне.

Я посмотрел на Урвази и уловил его утвердительный взгляд.

— Какую прикажете, сагиб? — спросил я, открывая корзину.

— Безразлично. Давай самую большую.

— Ачи?! — Я снова взглянул на Урвази. Он одобрительно кивнул головой.

Я опустил руку в корзину и вынул Ачи. Она была еще утомлена от представления и недружелюбно взглянула на стоявших рядом хозяина и Вильямса… Остальные гости понемногу, успокаивались и с интересом следили за происходящим.

— Видите ли, господа, — продолжал Вильямс, — у этих змей либо вовсе нет ядовитых зубов, либо вырезаны ядовитые железы.

— Вы ошибаетесь, сударь, — отчетливо произнес я, — у наших змей и ядовитые зубы и железы в полном порядке. Смею вас уверить, что только счастливый случай избавил вас от верной смерти.

Я взял Ачи за шею и осторожно открыл её рот. Ослепительно сверкнули на ярком свете её блестящие, словно точенные из слоновой кости, ядовитые зубы.

— Но яда они, во всяком случае, не вырабатывают! Сейчас мы испробуем, — не уступал Вильямс, — держите змею покрепче.

Он взял со стола бутылку и обернул ее салфеткой. Затем дымящейся сигарой начал дразнить змею.

Я уже понял, в чем дело, так как неоднократно проделывал такие эксперименты. Когда змея была достаточно раздражена, я отпустил её голову, рванувшуюся к руке Вильямса. Тот поспешно отдернул ее, подставив бутылку. Зубы Ачи звякнули о стекло — и темная струя яда брызнула на белоснежную салфетку.

— Видите, сударь, вы были неправы, — сказал я, укладывая раздраженную Ачи в корзину. — Смиренные йоги никогда не были обманщиками.

Мои слова были покрыты громкими аплодисментами. Несколько иронических замечаний послышалось по адресу Вильямса. Последний побледнел от злости.

— Ну, покажите нам теперь чудо с манговым деревом, — потребовал он, — я уверен, что этим вы меня уже не надуете!

Но тут медленно поднялся с ковра Урвази, — Довольно, сагиб, — тихо сказал он, — вы достаточно видели сегодня, а мы уже утомлены представлением… Другие сумеют показать вам больше — а нам позвольте откланяться.

— Вот видите, они боятся, они боятся, они боятся! — торжествовал Вильямс. — Я прошу тебя, я приказываю показать нам манго.

— Нет, сагиб, я не могу этого.

— Не разговаривай, собака! Тебе говорят — садись и делай, что тебе приказывают!

— Не могу, сагиб! Прощайте, господа, — обратился Урвази к гостям, — мир с вами.

Он повернулся и направился к двери. Я последовал за ним.

— Собаки! Они смеют не повиноваться! — и тяжелая бутылка, брошенная Вильямсом, просвистала в воздухе и с треском разбилась о голову Урвази.

Страшный крик пронесся по комнате. То кричали слуги-индусы, упав на колени и закрывая лицо руками. Несколько мужчин схватило Вильямса за руки и оттащили его к столу. Не успел я бросить корзины и подскочить к Урвази, как он пошатнулся и медленно опустился на пол. Лицо его было покрыто кровью, струившейся из многочисленных ран.

— Горе тому дому, в котором дерзкая рука осмелилась подняться на йога! Горе человеку, ударившему йога! — прокричал я, вытирая кровь с лица Урвази и перевязывая его раны.

— Горе, горе, — всхлипывали индусы в ужасе приникшие к полу.

— Они еще грозятся, собаки! — загремел хозяин, — выбросите вон этих бродяг!

Но индусы оставались неподвижны — и после повторенного окрика начали друг за другом на корточках выползать из комнаты… Они никогда не осмелились бы пальцем дотронуться до великого йога.

— Не беспокойся… сагиб, мы… уходим… сами, — тихо прошептал Урвази, пытаясь подняться, — спасибо… тебе… за госте… приимст… т…

Но тут он снова пошатнулся. Кровь густой струей хлынула у него из носа, и я должен был снова опустить его на пол.

— Так ты… приняла… меня… грозная… Кали… — хрипел он — о… могу… чий Ши… и… ва…

Губы его покрылись кровавой пеной. Я низко наклонился над ним, стараясь облегчить его страдания.

— И… на… а… ра… да… Бе… на… рес… — услышал я предсмертный хрип… Затем все стихло. Несколько судорожных подергиваний всего тела — и Урвази остался лежать неподвижно.

— О, Всевышний, Ты видишь всё это! — громко прокричал я, поднимая руки к небу. — Горе этому дому!.. Горе этим людям!

Я оглянулся… В комнате никого не было. Рядом со мною лежала Ачи и лизала руку своего мертвого господина.

Мне остается досказать еще немногое…

Не помню, как я выбрался из этого злополучного дома, как машинально брел по улицам города. Два индуса несли за мной мертвое тело Урвази, и только у ограды храма я пришел в себя… Через день, предав сожжению тело учителя, я направился с его прахом в Бенарес, чтобы поспеть в священный город к концу недели.

Но казалось, что все несчастия обрушились на мою голову. Ночью, открыв корзину, чтобы накормить змей, я обнаружил, что Ачи исчезла.

Горе мое было неописуемо. Я сразу потерял все, что было у меня дорогого в жизни. Как автомат добрел я до Бенареса и тут, в священнейшем месте священной реки, погрузил в волны прах незабвенного Урвази…

— А Ачи? — спросил я, — что стало с Ачи?

— Ачи?! Через три недели я вернулся в Калькутту, надеясь напасть на её след… Ведь всем индусам она была известна по имени! Один из жрецов Калихата [6] Калихат — храм богини Кали у Калькутты. остановил меня и передал мне небольшой сверток.

— Мы не знали, когда ты вернешься, Инарада, — смущенно сказал он, — иначе мы обождали бы твоего возвращенья… Через три дня после твоего ухода прибежал сюда один из тех слуг-индусов, где вы давали свое последнее представление… Он принес мне труп Ачи, прося передать его тебе… Оказывается, она пробралась к гостям и смертельно искусала хозяина и Вильямса, — за что и поплатилась жизнью… Мы с почестями предали ее огню, как верную служительницу Кали… Вот это осталось тебе на память…

Я стоял ошеломлённый и убитый, медленно разворачивая сверток… В нем лежали оба больших зуба Ачи, мудрейшей из змей… Всю жизнь я не расставался с ними — сохрани один из них на память обо мне…

Инарада умолк… Я благоговейно спрятал полученный подарок, задумавшись о неисповедимых путях справедливой Кармы.

Между тем, первые лучи солнца уже золотили узкую полоску горизонта… Утренний туман понемногу рассеивался — и верующие индусы готовились погрузиться в прохладные струи, утоляющие грехи, болезни и страданья…

Не успел я сойти с кафедры, как, расталкивая локтями поднявшихся слушателей, ко мне подбежала взволнованная женщина.