Эндрю Нортон - Космические оборотни. Сборник

Обрядившись в тело Тасса, я действительно мог вернуться в Ирджар. У Торговцев есть на планете консул. Я видел его, когда «Лидис» приземлился здесь.

Я мог пойти к Прайдо Алсеб, рассказать ему все и попросить его известить капитана Фосса.

Проще простого составить такое сообщение, какое мог послать только Крип Ворланд и тем самым удостоверить свою личность. Затем, когда вернется мое собственное тело, последует новое переключение, и я по-настоящему стану самим собой.

Конечно, было множество препятствий и ловушек между теперешним трудным моментом и тем, столь желанным. Многие из этих ловушек, может быть, лежат прямо перед нами. Я старался двигаться, поднять отяжелевшую голову и ослабевшее тело, чтобы взглянуть на переднее сиденье, но ничего не вышло, и я лежал, страдающий, слабый, встревоженный своим состоянием.

Теперь я начал осознавать, что Майлин не просто направляет казов вниз по дороге: вокруг нее была аура, выходящая из мозга — посыл энергии. Я лежал так, что мне был виден ее профиль, суровый и неподвижный. Волосы не были уложены затейливыми локонами, как при нашей первой встрече, а подняты вверх и слабо связаны, как серебряный шлем. Не было и арабески из рубина и серебра на лбу. Глаза ее были полузакрыты, веки опущены. Она как будто смотрела внутрь себя. Но в лице ее был такой свет, что я даже опешил.

То ли свет луны падал на ее прекрасную кожу, то ли это был внутренний свет, отражение хранившейся там силы. Сначала я видел в Тасса человека, теперь она казалась более чужой, чем животные, с которыми я делил жизнь и сражения в эти последние дни.

«Принять предосторожности», — так она это назвала. Я бы сказал: «Вооружиться». Я опустил тяжелую голову и больше не видел Майлин, но осознание ее, как она сидит, что делает, было во мне, как будто я по-прежнему наблюдал за ней.

Пока фургон громыхал, к нам пришло новое ощущение — нечто вроде предупреждения, как если бы некий разведчик с отдаленного холма отгонял нас.

Так как мы не послушались этого предупреждения, беспокойство возрастало, и в мозгу появилась тень предчувствия, становившаяся все чернее. Может, это был кто-то из защитников Долины — я не знал. Но, по-видимому, на Майлин это не произвело эффекта и не отклонило ее с пути.

Моя усталость все увеличивалась. Временами я сознавал, где я и что со мной, а потом начинал кружить в пустоте небытия, результатом чего являлось страшное головокружение, и я не мог сказать, был ли реальный туман, заволакивавший мои глаза, когда я пытался рассматривать какую-нибудь часть фургона, или туман этот был порождением новой невероятной слабости.

Путь казался бесконечным. Время исчезло, вернее, его нельзя было измерить. Я был потерянным, будто лежал на челноке, снующем туда и сюда и ткавшем будущее, которое ускользало от меня.

Воздух дрожал и бился вокруг — может, от качания челнока, который нес меня?

Нет, это была пульсация, прерывавшаяся ритмом, который удерживал меня в фургоне. Затем я услышал звук, бывший частью этого биения — наверное, песня. Звук исходил не от Майлин, и он становился громче с каждым шагом казов.

Это странное биение звука, власти делало меня сильнее, как будто в мое вялое тело вливалась жизненная энергия, ушедшая с тех пор, как нож Озокана искал мою жизнь. Я лежал и чувствовал, как она входит в меня. Правда, что-то снова отходило, откатывалось, но то, что от нее оставалось, бодрило меня. Теперь я уже не просто угрюмо цеплялся за жизнь, а был уже способен думать о чем-то помимо собственного тела.

Я еще раз приподнялся и взглянул на Майлин.

Она откинула голову и протянула руки перед собой, держа жезл между ладонями.

Он кружился, разбрасывая серебряные искры, которые падали ей на голову и на грудь, исчезал. Она пела песню — не ту песню, которая все еще витала в воздухе, а высокую и нежную, и звуки этой песни притягивали меня.

Я кое-как оперся передними лапами о пол, и мне удалось встать. Теперь мои глаза были на уровне сидения Майлин. Я бросил взгляд вниз, наружу. Была еще ночь или раннее утро.

Луна уже не сияла. Впереди внизу уже виднелся другой свет, но не оранжевый свет пожаров, а голубая тень лампы, которую я видел в Ирджаре: лунные шары Майлин, только они не были закреплены, а качались, как мощные фонари. Как раз из этого освещенного места поднималось пение, становилось сильнее и глубже. Я потащился дальше, пока не смог, несмотря на боль, вытянуть одну переднюю лапу на сиденье и положить на нее голову. Майлин не обратила на меня внимания, она все еще была поглощена своим пением.

Двое мужчин с лунными шарами пришли встретить нас. Я увидел черные с белым и желтым узором мантии жрецов. Однако они не приветствовали Майлин и не остановили нас, а лишь стояли, один справа, другой слева. Лица их оставались бесстрастными, и они продолжали свою песню, слов которой я не понимал.

Мы проехали мимо многих жрецов Умфры, занятых работой на дороге. Я чувствовал вонь горелого, а нос барска улавливал в ней также запах крови.

Нет, Долина не избежала участи Иим-Сина. Однако я считал, что несчастье здесь не столь полное, как в городке.

Казы повернули без всякого видимого знака со стороны Майлин, и мы проехали через ворота.

Ворота были разбиты, портал весь в трещинах и зарубках и ощетинился стрелами от боевых луков.

Дым разрушений стоял, как туман. Мы въехали в первый двор храма.

Только тут Майлин двинулась, подняла все еще сверкающий жезл и приложила его к своему лбу. Свет, выходивший из него, погас, и когда она снова опустила руки, в них была просто палочка. Майлин открыла глаза.

К нам подошел жрец. Его голова была забинтована, правая рука на привязи.

— Где Оркамур? — спросила Майлин.

— Он осматривает свой народ, Госпожа.

Она серьезно кивнула.

— Зло крепко поработало здесь. Как велико это зло, брат?

— Большая часть стен разрушена, — мрачно сказал он.

Поднятое к нам лицо с глубоко сидевшими глазами было лицом человека, вынужденного быть свидетелем того, что было частью его самого, причем большей частью.

— Но фундамент уцелел.

— С Иим-Сином поступили хуже. А кто эти люди?

— Насчет Иим-Сина мы знаем. Кто они? Это люди, впавшие во тьму, выросшую откуда-то принесенными семенами. Однако, они не преуспели в своем зле.

— Они убиты?

— Они сами себя убили, потому что не обратили внимания на стражников, но после себя оставили руины.

— А те, кто находился под покровом Умфры… — начала она почти робко. — Что с ними, Старший брат?

— Тот, кого ты держишь в сердце, жив. Некоторые другие отпущены Умфрой по Белой Дороге.

Она вздохнула, положила жезл на колени, потерла лоб.

Итак, Мэквэ был еще жив. Я ухватился за это.

Приступ боли в груди заставил меня отползти назад и свалиться на мат. Последние остатки сил покинули меня.