Александр Громов - Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

— Работаем, Михаил Николаевич. Гипотез, конечно, масса…

— Гипотезы меня не интересуют, — отрезал Малахов. Вспомнилась кривая рожа Нетленных Мощей: «Толку от них…» В достопамятной дискетке каких только гипотез не содержалось, Малахов убил три дня лишь на беглое ознакомление с ними. За неделю стараниями групп Лебедянского и Воронина их число выросло раза в полтора. Малахов группировал их по кучкам и сам себе напоминал отягощенного уймой времени бездельника, с тупым упрямством раскладывающего никогда не сходящийся пасьянс. Гипотезы эпидемические, невротические, психоурбанистические, пси-хозомбистские и множество других — с типами, классами, семействами, видами и подвидами. Они так и просились в классификацию в виде раскидистого древа. — Что-нибудь, кроме гипотез, у вас есть?

— Что-либо определенное утверждать пока рано, — осторожно сказал Лебедянский. — Честно говоря, я совсем не уверен, что мы сможем извлечь из голой статистики нечто сенсационное. Впрочем, делаем что можем.

Так. Очем докладывать Кардиналу — неясно. Перспективы «Надежды» неясны вдвойне.

— А социопсихологические модели? Выводы подтверждаются?

— К сожалению, да. Если исходить из предположения о повсеместно принятых мерах по нераспространению, утечка информации произойдет скорее всего в марте — апреле, причем скорее всего за рубежом, предположительно в странах Азии или Африки. Информационный бум последует немедленно, и сдержать его не поможет никакой «железный занавес», увы. Социальная терапия средствами массовой информации будет эффективна лишь до июля — августа. По наиболее вероятной модели, ориентировочный срок начала глобальной паники — конец ноября — декабрь. Число самоубийц по Конфедерации превысит к тому времени миллион человек. Наиболее вероятная модель указывает на неизбежность некоторых… э… социальных подвижек.

— Конкретно: каких? — потребовал Малахов.

— В декабре увидим, — бросил Воронин.

Лебедянский развел руками.

— Общественная структура потеряет устойчивость, это пока все, что мы можем предсказать. Не только у нас, но и по всему миру. Могу утешить: вероятность глобальных межблоковых конфликтов увеличится в первом приближении незначительно. Кстати, превентивное введение чрезвычайного положения ситуацию не выправит, а усугубит, это нами просчитано. По весьма приблизительным прикидкам, период «смутного времени» займет от полутора до двух лет.

— Пока не вымрет группа риска? — буркнул Малахов.

— Скорее пока не… м-м… исчезнет значительная ее часть. В дальнейшем процесс замедлится, и можно будет рассчитывать на восстановление управления страной.

— Спасибо и на том…

Он молчал. Эти трое смотрели на него и ждали, когда он отпустит их работать. Извернуться, вцепиться бульдогами в неподатливый материал, перелопатить несметные вороха, встать на уши, вылезти из кожи, но сделать! Малахов знал: эти умеют работать не за страх, а за совесть, и если решить проблему вообще в человеческих силах, она будет решена, чего бы это ни стоило. Вопрос один: когда? Миновала всего неделя, сегодня пошли восьмые сутки. Мало, но за эту неделю свыше двух тысяч ни в чем не повинных людей перестали существовать, а почему — по-прежнему неясно. Модели Лебедянского доказывают лишь то, что интуитивно понятно и без них.

— А у вас что новенького, Кирилл Афанасьевич? Уже есть результаты?

Воронин открыл рот и со стуком захлопнул.

— Ничего себе на!.. Побойтесь бога, Михаил Николаевич, ребята и так вкалывают как заводные… Какие результаты! Вы нам время на результаты дали?!

— Ну-ну, шучу. — Малахов принужденно улыбнулся. — Я просто хотел напомнить вам, что времени у нас немного. Если через месяц у нас не будет полного понимания проблемы, а через три месяца — методики лечения, грош нам всем цена. Закопать нас на пустыре и забыть. А вы все-таки доложите экстрактно, что у вас делается.

Воронин утер рукавом пот и откинул со лба сальную прядь.

— Ну что делается… Собственно медицинским аспектом проблемы занимаются в ИВИАНе и параллельно в нашем центре в Нижнем. Я туда людей отправил, чтобы работать и тамошних подгонять. Трупы для исследований получаем регулярно, было сделано несколько десятков эксгумаций, в том числе и…

— Продолжайте, я слушаю.

— В том числе незаконных. Возбудитель пока не найден и не будет найден, если хотите знать мое мнение. Предсуицидальная клиника: довольно вялый выброс адреналина в кровь, совсем не такой шторм, как у нормальных самоубийц. Плюс к тому у значительного числа нарушение баланса гамма-аминомасляной кислоты в клетках мозга, отсюда предположительно и симптоматика. По показаниям свидетелей, в дни, предшествующие акту, у многих — вялость, повышенная рассеянность, незначительные расстройства моторики. Похоже на слабо выраженную депрессивную фазу при циркулярном психозе, но вообще-то пока не классифицировано. Это третья стадия, так сказать. Вторая — повышенная раздражительность — обычно длится от двух до пяти дней и непосредственно предшествует третьей. Больше никакой патологии. Наличие первой стадии — внешне бессимптомной — мы пока лишь предполагаем.

— Понятно. Дальше.

— Работаем. Михаил Николаевич, да как можно работать?! Сколько у меня допущенных? Трое. От моих ребят есть отдача, когда они знают, что делают. Или мы работаем, а вы нас дрючите по мере необходимости, или мы продолжаем в молчанку играть, но тогда дело на лад не пойдет. Вы бы выбрали что-нибудь одно, Михаил Николаевич.

В ледяных тевтонских глазах Штейна мелькнуло легкое презрение. Лебедянский покачал головой. Малахов помолчал, раздумывая. Укола в мозг не последовало.

— Могу позволить еще двоих, на ваш выбор. Но больше не просите, не допущу. Вам хватит?

— Мало.

— Если мало, тогда уж простите, Кирилл Афанасьевич, на ваше место мне придется найти того, кому хватит. — Малахов припечатал ладонь о столешницу, начиная раздражаться. — Мне нравится, как вы работаете, и не вынуждайте меня с вами расстаться. Двое максимум. И я еще не знаю, насколько допуск этих двоих уменьшит отпущенный нам срок. Кстати, Юрий Савельевич, просчитайте.

Лебедянский кивнул.

— Вот так-то. Вас, Юрий Савельевич, я не задерживаю, а вы, — Малахов показал глазами на Воронина, — пока останьтесь. Теперь прошу вас, Отто Оттович. Меня интересует дело Филина. Самоубийство?

Штейн чуть заметно подвигал бескровными губами, подыскивая слова. Отрицательно качнул головой, когда Малахов указал ему на сигаретницу с лечебным куревом.

— Сомнений практически не осталось, Михаил Николаевич. Версии об убийстве или несчастном случае мы пока не отбросили окончательно, однако считаем их крайне маловероятными… Вы позволите говорить подробнее?