Александр Громов - Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

— Разумеется…

— Хронология событий выглядела так. Охраны у Филина никогда не было, наружного наблюдения за ним тоже не велось. Дом прослушивался эпизодически, ничего интересного в записях мы не нашли. Восемнадцатого ноября приблизительно в полдень Филина видел сосед, правда, издалека. Он показал, что Матвей Вениаминович дважды входил в гараж, оба раза провел внутри не более пяти минут, причем во второй раз имел в руке что-то вроде книги или портативного компа. По основной рабочей версии, это и был комп: в автомобильном компьютере устройств ввода-вывода, предназначенных для пользователей, как правило, не имеется, но есть разъем для подключения тестирующих устройств. Затем он вернулся домой. До семнадцати часов Филин, очевидно, занимался тем, что ревизовал защитные программы и лазал по сети, по-видимому, имея намерение отыскать следы возможного взлома. После чего уничтожил всю информацию на своем домашнем компьютере и сделал все, чтобы привести твердый носитель в девственно непорочное состояние. Излома не выходил. Кстати сказать, имел обыкновение работать только в своем загородном доме в Никольском и пересылал результаты по спецпочте или с курьерами СДЗН. Примерно в семнадцать часов Филин спустился вниз, вывел машину, аккуратно запер дом и гараж и выехал не вправо, как обычно, а влево, потому-то соседи и обратили внимание. Там слякотный проселок, осенью почти никто не ездит. У Филина был спортивный «сапсан-блиц 3000» с движком на водородном топливе. Кроме всего прочего, покойный был убежденный экологист. На своем экологически чистом звере он любил иногда гонять по скоростным трассам без всякой цели, числилась за ним такая причуда… Минут через пять на проселке рвануло — похоже, он специально угнал машину подальше от людей. При взрыве вырвало переднюю стенку салона, Филину срезало ноги, и осколком редуктора…

— Смерть наступила сразу? — спросил Малахов.

— Осколок пробил голову, — уточнил Штейн.

— Голова состоит не только из мозга, — хмуро сказал Малахов, — это я вам как врач говорю. Значит, версия убийства не проходит окончательно?

— Скорее всего нет. Все-таки спецмашина от Конторы, знаете ли. Убийцам пришлось бы не только создать программу инициализации запрещенного режима работы редуктора, но и уметь обмануть папиллярный и ДНК-анализаторы, что близко к невозможному. Думаю, это отпадает. Зачем такие сложности, Михаил Николаевич? Убрать человека можно проще.

— А версия несчастного случая?

Штейн категорически помотал головой.

— Эксперты исключают. Автомобиль находился в полной исправности, следов внешнего воздействия никаких — да и откуда им взяться, Михаил Николаевич? Еще СДЗНовцы тот проселок просеяли буквально по песчинке, а мы вторично — и ничего… Не на мину же он там наехал.

— А вам не кажется, Отто Оттович, что убить себя тоже можно гораздо проще и безболезненнее? Объемный взрыв гремучего газа штука трудновычисляемая — Филина могло просто покалечить, а какое удовольствие гореть живьем? И тем не менее он зациклился именно на этом способе самоубийства. Что из этого следует?

— То, что ему был важен результат, а на процесс — плевать.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Малахов. — Странно, правда? Типичная экзотика, по нашей классификации. Последнее время в быту за ним ничего не замечалось?

— По отзывам, он был вообще довольно странный человек, — сказал Штейн осуждающе. — Ничего особенного свидетели на этом фоне за ним не заметили. Да и свидетелей раз-два и обчелся. Один припоминает, что в последние дни Филин вроде бы был чуточку более рассеянным.

— Значит, рассеянным… Отто Оттович, у вас не возникает ощущения, что этот Филин мог знать решение нашей задачи?

Штейн вздохнул. Он еще и теперь был похож на белокурую бестию — только изрядно вымотанную и растратившую ледяную неумолимость. Обман зрения, но приятный.

— Все время об этом думаю, Михаил Николаевич.

— Чушь, — выронил Воронин и осекся. Шевелил беззвучно толстыми губами, жалуясь высшим силам на людскую тупость, закатывал глаза. И не скажешь сразу, что из Школы вышел, подумал Малахов с легкой брезгливостью. Зажрался колобок, группа перспективных исследований кого хочешь испортит, скачут по верхушкам, каждодневные озарения им подавай, а воз рутины нехай тянут всякие-прочие Лебедянские-Штейны-Гузи… Ну и лично Эм Эн Малахов, само собой. Может, и вправду стоит по истечении срока высказаться в пользу Лебедянского?

— Продолжайте, Кирилл Афанасьевич, я вас слушаю, — поощрил он. — Раз уж перебили, не стесняйтесь. У вас есть какие-то соображения?

— Вагон с тележкой, — сказал Воронин. — Ни черта Филин не знал, чтоб мне так жить. Тут и думать нечего. Во-первых, он математик, а не медик, а во-вторых, меня тошнит, когда вдруг начинают говорить об одиноких гениях. Где вы их видели? Это вообще задача не для одного человека, если хотите знать мое мнение.

Курить хотелось прямо-таки невыносимо. Малахов решительно вытряс из пачки сигарету, нарушив данное себе слово не курить перед некурящим. Алчно затянулся дымной сладостью.

— Мне вот что сейчас пришло в голову, — сказал он. — А вам не кажется, что Филин мыслил несколько в иной плоскости, нежели мы? Иногда не обязательно быть гением, достаточно иметь иной взгляд на вещи. Если допустить, что это так и есть и что он тем не менее все-таки знал ответ, что из этого может следовать, как вы полагаете?

Они молчали, понимая, что моментального ответа от них не ждут. Воронин все понял, а Штейн, похоже, еще нет — он иногда соображает с едва заметной запинкой… Малахов выдержал паузу, чтобы до этих двоих полнее дошло то, ради чего он вообще затеял разговор.

— Это может означать, что решение нашей задачи очень простое… Может быть, до смешного простое. Дело только в том, что мы его не видим.

Какие только фамилии не встречаются у русского человека, в особенности теперь, когда мало кого интересует, кто русский, кто не очень, а кто очень не. Однажды мне встретилась смешная фамилия Пипеткин, и надо же такому случиться, чтобы ее обладатель оказался куда примечательнее своей фамилии. Сплошь и рядом бывает наоборот.

Познакомились мы случайно. У врача таких знакомств бывает по три десятка в день. Его сильно побили на улице, а я оказался в составе бригады «скорой», дотрюхавшей его в двадцать третью городскую. Лица было не разглядеть под кровоподтеками, да я и не очень приглядывался. День выдался сумасшедший, тяжелых случаев хоть отбавляй, и тот выезд показался почти отдыхом: ушибы, легкое сотрясение мозга и левосторонний вывих челюсти, тут же и вправленный. Помню умоляющий шепот пострадавшего под сурдинку пращевидной повязки: «Только не заявляйте, парни тут ни при чем, это я виноват… Не надо полицию, прошу вас…»