Александр Громов - Менуэт святого Витта, Властелин пустоты

Был ли у него отец? Вероятно, был. Это роднило его с великанами: у каждого из них когда-то были мать и отец. Кроме Главного великана. У того был только отец.

Иногда светлый период в жизни Джекоба продолжался дольше обычного: добрая великанша разговаривала с ним. Она огорчалась, когда Джекоб ее не понимал. На самом деле не понимала его она. Одним из самых сильных потрясений в жизни Джекоба было открытие, что великаны могут общаться друг с другом только при помощи звуков, издаваемых ртом. Следовательно, он был не таким, как они. У доброй великанши, наверно, была плохая память. Говорить вразумительно и подолгу она могла лишь в том случае, если в этот момент смотрела в раскрытую кипу скрепленных по краю белых листов, испещренных рядами знаков весьма убогого количественного набора. Эти листы назывались «книгой». Чтение книг, на взгляд Джекоба, было довольно бессмысленным занятием, но иногда в них попадались интересные картинки.

Когда Маргарет читала про себя, он понимал ее не хуже, только быстрее уставал. С дискомфортом он боролся так же, как и сорок лет назад, — жалобным плачем.

Его успокаивали.

Потом наступал период тьмы. Добрая великанша уходила.

Иногда появлялись маленькие великанчики. Их было четверо: двое мальчиков и две девочки. Они были небольшие, особенно Юта, которая не умела правильно произносить звуки. Лучше других ее понимал Джекоб, и он знал это. Мешали слова. Из-за них понимание было неполным. Слова искажали смысл.

Джекоб пускал пузыри и слушал. Он стремился уловить все. Случалось, за словами не оказывалось образа. Это было — непонимание. Непонимания он не любил. Случалось и так, что слова не соответствовали образу. Это была ложь.

Большая великанша — не та, не добрая, а другая, поменьше, бледная — тоже приходила, но она побаивалась Джекоба. Бледная великанша не умела с ним обращаться, хотя в этом не было ничего сложного. Ее интересовал лишь Большой мир и то, чего она о нем не знала, но пыталась понять, подолгу читая книги и рассматривая огромные, покрытые линиями листы, разложенные на полу. Большой мир был болен. Джекоб знал, что такое болезнь.

Неожиданно для себя он понял, что ему многое известно о Большом мире. Это было открытие! Иногда ему очень хотелось помочь великанам. Но они не понимали его, как он ни старался. Они даже не пытались понять. И он разражался ревом.

Его успокаивали.

Джекоб догадывался о причинах непонимания. Однажды добрая великанша подумала о том, что все грудные младенцы — бессознательные телепаты и только потом развитие речевых центров заглушает природный дар. Малыш обрадовался, но Маргарет, как будто испугавшись этой мысли, перечеркнула ее и больше к ней не возвращалась. Джекоб обиделся на нее и опять заплакал.

Его успокоили.

Он спал и видел сон Дэйва. Бой шел при ярком дневном свете. Королевская пехота трижды бросалась на приступ крепости и трижды откатывалась, оставляя лежать десятки тел. Арбалетчики метко били со стен. Минуты затишья сменялись грохотом катапульт, гудением камней. Пролом в стене рос, как дупло в гнилом зубе, — и снова пронзительно ревел на той стороне рва сигнальный рог, вдохновляя войско на штурм.

В этом сне Дэйв представлял себя в образе самого Бернара де Куси, гордого сеньора, восставшего против ничтожного, упрямого короля, притащившего сюда целую армию, чтобы уничтожить своего непокорного вассала. Ха! Разве де Куси можно уничтожить! Глупый король с гнусавым рогом! Парламентер дал понять: отец и брат мятежника будут пощажены, если выдадут разбойника Бернара. Так и сказал: разбойника, церкви-де грабил, бесчинствовал, повесил кого-то. Велика важность! Удавленного парламентера отправили назад при помощи баллисты: де Куси пощады не просят! Особенно у малодушного скопидома, которому лучше бы родиться не королем, а менялой!

Стая стрел прошлась по зубцам, и арбалетчики попрятались. В пролом ломились спешенные рыцари, увлекая на штурм отхлынувшую было пехоту. Первого Бернар обманул ложным выпадом и рассек ему шлем ударом сбоку. Второй надвинулся рьяно, но младший брат Бертран де Куси расплющил его голову, вовремя приняв из рук оруженосца тяжелую боевую палицу. Третьего они искрошили вдвоем. Удар!.. От боли потемнело в глазах, он пошатнулся, но уже в следующую секунду королевское войско уменьшилось еще на одного бойца. Бернар сорвал с себя помятый шлем, отбросил пробитый щит. Враги попятились, как псы перед разъяренным львом. Они знали, что в ярости он неудержим. Он крушил, сбивал с ног. Верные оруженосцы прикончат упавших. Вот-вот дрогнут эти королевские прихвостни, вот-вот побегут, а в спины им ударят арбалеты… Но снова, снова ревет проклятый рог, и свежий отряд рвется к пролому, кто-то предостерегающе хватает за плечи. Пелена бешенства спадает с глаз. Он уже почти один и остается либо погибнуть, либо отступить, укрыться, уйти тайным ходом…

Кажется, Дэйв кого-то ударил, когда его будили. А Джекоб долгое время лежал тихо, переживая странный чужой сон, и думал о том, почему не все великаны согласны признать себя такими, какие они есть. Почему в снах и наяву они разные? И почему-то никогда не рассказывают друг другу своих снов. Странные они. Во сне Дэйв никогда не стерпел бы унижение и не стал бы работать на торфе десять дней подряд.

Даже Главный великан не был волен в своих поступках. Джекоб читал его мысли. Он не завидовал всем великанам.

Он захотел есть и попросил пищу. Насытившись, снова уснул, а проснувшись, увидел лодку. Лодка была еще далеко от Большого мира, но постепенно приближалась, и вместе с ней приближалась опасность. Она сидела в лодке и даже двигала веслом. Было еще что-то очень важное. Еще одна опасность, пока совсем неясная, едва уловимая, таилась здесь, рядом. Она угрожала Большому миру, но прежде — самому Джекобу, а еще раньше — Главному великану. Опасность Джекоб воспринимал как угрозу несуществования и сильно удивился бы, узнав, что имеются другие толкования.

Он заявил возмущенным криком о несогласии, и его зачем-то мяли, разворачивали и заворачивали снова, трясли на руках, совали в рот невкусную резиновую дрянь. Он понимал: его успокаивали.

— Йо-хо-о! — крикнул Питер. — Вот он!

Даже с этого расстояния башня донжона выглядела внушительно. Словно злые силы природы, равнодушные к людям и их желаниям, вырубили в горах чудовищной величины монолит, перенесли его и с размаху вонзили в плоский скальный берег с той же легкостью, с какой ребенок втыкает палочку в песчаную постройку. Казалось, до лагеря подать рукой. Но даже самый острый глаз не смог бы различить отсюда ни частокола, ни лагеря, ни плоского берега, навсегда приютившего «Декарт». Размеры корабля обманывали зрение.