Джек Вэнс - Хроники Кадуола. (Станция Араминта. Эксе и древняя Земля. Трой.)

«Иногда об этом нетрудно догадаться, — заметил Глоуэн. — Например, в вашем случае».

Вскочив на ноги, Флоресте принялся расхаживать взад и вперед по камере, заложив руки за спину. Глоуэн молча наблюдал за ним. Флоресте снова опустился в кресло: «Наступили тяжелые времена. Я не прочь выпить вина».

«Мне все равно, — ответил Глоуэн. — Я приготовился и к этой возможности». Он подошел к двери и постучал по заслонке, закрывавшей смотровую щель.

Марк Диффин открыл заслонку и заглянул в щель: «Что вам нужно?»

«Мою коробку».

«Мне придется налить вино в кувшин из синтана и выдать синтановые стаканчики. Преступникам не разрешается пользоваться стеклом».

«Не смейте называть меня преступником! — взревел Флоресте. — Я — драматург, артист! Неужели вы не видите разницу?»

«Одно другому не мешает, — пожал плечами Марк Диффин, приоткрыв дверь. — Вот ваше вино. На здоровье!»

«Идиот, деревенщина! — бушевал Флоресте. — И все же — какое это имеет значение? Мудрец наслаждается каждым мимолетным мгновением. Наливай, не скупись!»

«Печальный случай, — сказал Глоуэн, поставив кувшин и стаканчики на стол. — Ваша преждевременная кончина заставит многих пустить слезу».

«В том числе меня. Стыдно так со мной обращаться!»

«Вы забываете о своих мерзких преступлениях. Вы заслуживаете гораздо худшего».

«Чепуха! Так называемые преступления служили не более чем средствами для достижения цели — карманная мелочь, потраченная в надежде получить щедрую награду! С ними покончено, я их даже не помню. Но теперь — подумать только! — мне придется танцевать, исполняя главную роль в балете смерти, который вы называете «правосудием». А зачем? С какой целью? Кто от этого выиграет? Ни в коем случае не я. Гораздо лучше отмести все эти глупости одним движением руки и начать заново, как подобает воспитанным, образованным людям!»

«Мне интересно было бы узнать точку зрения моего отца по этому вопросу — если я его еще когда-нибудь увижу. Он исчез, вам разве не говорили?»

«Слышал что-то подобное».

«Что с ним случилось? Может быть, вы знаете?»

Флоресте залпом осушил стаканчик: «Почему бы я стал тебе говорить, даже если бы знал? Я здесь сижу и считаю последние минуты своей жизни исключительно благодаря тебе».

«Ну, например, потому что это было бы благородно и великодушно».

«Ты хочешь от меня великодушия? — Флоресте снова наполнил свой стаканчик из синтанового кувшина. — Всю свою жизнь я был великодушен! И как меня за это наградили, чем мне отплатили? Я все еще зарегистрирован как «вспомогательный персонал», и далеко не в начале списка. Тем временем, я раздавал плоды своего гения обеими руками, налево и направо! Я жертвую все свои личные сбережения на строительство нового Орфеума — несмотря на то, что мне никогда не придется увидеть его во всем великолепии. Но все равно я жертвую! Новый Орфеум станет моим памятником, и многие века люди будут с трепетом произносить мое имя!»

Глоуэн с сомнением покачал головой: «Ваши надежды могут не сбыться. В этом и заключается плохая новость, которую я вам принес».

«О чем ты говоришь?»

«Все очень просто. По вашему произволу, жестокому и преднамеренному, меня подвергли множеству лишений и унижений. В связи с этим я вчинил иск против вас, вашего имущества и всего вашего состояния. Юристы заверили меня, что я получу очень крупную сумму возмещения. Планы строительства нового Орфеума придется отложить».

Флоресте испуганно уставился на Глоуэна: «Ты шутишь! Это безумие, этому нет названия!»

«Напротив, это логично. Вы уготовили мне ужасную участь, и я потерпел большой ущерб. Мне даже вспомнить страшно о том, что мне пришлось пережить! Почему бы я не имел права на возмещение? Мои претензии полностью обоснованы».

«Только в теории! На практике ты просто-напросто хочешь забрать мои деньги — драгоценное сокровище, которое я копил долгие годы, бережно откладывая каждое сольдо, ни на минуту не забывая о грандиозной мечте! А теперь, когда моя мечта наконец стала достижимой, ты приходишь и разбиваешь вдребезги всю мою Вселенную!»

«Вас нисколько не беспокоило, как я себя чувствовал в темнице под Поганым Мысом. Почему меня должны беспокоить ваши чувства по поводу не построенного театра?»

Уныло расслабившись, Флоресте сидел и неподвижно смотрел на белый цветок. Какая-то мысль пришла ему в голову — он выпрямился в кресле: «Ты обращаешься не по адресу. Керди, а не я, настоял на том, чтобы мы позвонили на Поганый Мыс. Я уступил его требованиям, это правда, но без каких-либо эмоций; твоя судьба для меня ничего не значила. Но замысел принадлежал Керди, и он бесконечно наслаждался его осуществлением. Возьми с него деньги, если хочешь; оставь мои сбережения в покое».

«К сожалению, не могу вам поверить, — возразил Глоуэн. — У Керди все путалось в голове, он не мог вынашивать далеко идущие планы».

«Дорогой мой, неужели ты настолько непроницателен? Ненависть к тебе могла, конечно, доводить Керди до исступления, близкого к помешательству, но ничто не могло отвлечь его от желанной цели. Он ненавидел тебя с детства!»

Глядя на стену камеры, Глоуэн припомнил все былое. В данном случае Флоресте говорил нелицеприятную правду: «Я всегда это подсознательно чувствовал, но всегда подавлял это ощущение, выбрасывал его из головы. Все считали Керди добропорядочным, прямодушным парнем, и думать про него такие вещи было нехорошо — хотя он, со своей стороны, практически не скрывал своих чувств. Однако — я все еще не понимаю, почему он так меня ненавидел. Должна же быть какая-то причина?»

Флоресте сидел и смотрел на свой цветок: «После того, как он позвонил на Поганый Мыс, он все мне выложил — его как будто вырвало. Он ничего не скрывал. Похоже на то, что всю его жизнь ты отбирал у него все, чего он хотел, причем отбирал шутя, не прилагая никаких усилий. Керди был без ума от Сесили Ведер — он желал ее настолько, что ему становилось плохо от одного взгляда на нее. А она избегала его, как урода — но к тебе прильнула с радостью. Ты закончил лицей с отличием и получил повышение по службе в отделе B, опять же без каких-либо заметных усилий. В Йиптоне Керди сделал все, что мог, для того, чтобы тебя подставить, но умпы не поверили его доносу и арестовали его вместо тебя. По его словам, после этого он стал ненавидеть тебя так, что у него дрожали колени каждый раз, когда он с тобой встречался».

«От того, что вы говорите, мне самому становится нехорошо».

«Отвратительно, что тут скажешь? В конце концов ты оставил его одного в Фексельбурге, и Керди почувствовал огромное облегчение: желанный час настал! Когда он звонил на Поганый Мыс, он рассчитывался с тобой за все проигрыши и унижения. Честно говоря, меня даже испугала его необузданная ярость».