Артур Кларк - Девять миллиардов имен Бога

Она понимала, что все для нее теперь никогда не будет таким, как прежде. Земля была уже не центром Вселенной, а лишь одной из планет среди многих — просто первой из тех, на которой появились люди. Возможно, когда-нибудь она даже перестанет быть самой населенной…

Грохот ракетных двигателей вернул Дафну к реальности. Она ощутила нарастающий вес, вдавливающий ее в кушетку, и конечности снова налились свинцом. Миллионы лошадиных сил, надежно управляемые сверкающими приборами на панели пилота, уносили ее домой — прочь от холодной и безмолвной красоты Луны.

Кольца кратеров, темные ущелья, огромные равнины с волшебными и таинственными именами — все это исчезало позади. Через несколько часов Луне предстояло превратиться в висящий в космосе далекий шар.

Но Дафна знала — когда-нибудь она вернется. Эта планета, а не Земля, станет ее домом. Наконец она нашла цель в жизни, хотя до сих пор не обмолвилась об этом никому ни единым словом. Впереди были годы учебы, но в завершении этого пути ее ждали звезды — со всеми их тайнами. Каникулы закончились.

[2] Перевод К. Плешкова.

— Если бы не боязнь проявить непочтение, — мрачно произнес Конрад Уилер, — я бы сказал, что Старик окончательно рехнулся. И он не просто слегка чокнутый, как все тут на Луне.

Он угрюмо посмотрел на Сида Джеймисона, который провел в обсерватории на два года больше. Тот добродушно усмехнулся, но поддакивать не стал.

— Когда будешь знать Старика столько, сколько знаю я, поймешь, что он ничего не делает без серьезных на то оснований.

— Хорошо бы! Я должен был сегодня к вечеру закончить спектрограммы — а теперь посмотри на телескоп!

Внутри гигантского купола, где находился двадцатипятиметровый рефлектор, царил хаос — по крайней мере, так могло бы показаться случайному посетителю. Всеобщая неразбериха приводила в некоторое смятение даже местных. Небольшая армия техников собралась у подножия телескопа, бесцельно уставившегося в зенит. Бесцельно — поскольку купол обсерватории был закрыт, дабы не пустить внутрь внешний вакуум. Странно было видеть людей, ходящих по этому мозаичному полу без скафандров, слышать голоса там, где обычно не раздавалось ни малейшего звука.

Стоя высоко на балконе, директор отдавал распоряжения в микрофон. Многократно усиленный голос ревел из специально установленных для этого случая громкоговорителей:

— Отойти от зеркала!

У подножия телескопа возникла суета, затем последовала пауза в ожидании нового приказа.

— Опускайте!

Огромный кварцевый диск ценой в сто миллионов бесконечно медленно опустился из своего крепления на странное транспортное средство, стоявшее под телескопом. Кузов шириной в тридцать метров заметно просел на десятках надувных шин, принимая на себя вес громадного зеркала. Затем подъемный механизм отпустил кварцевый диск, загудели моторы, и машина с драгоценным грузом начала осторожно спускаться по пандусу, который вел в помещение для восстановления поверхности зеркала.

Зрелище завораживало. Стоявшие внизу люди выглядели карликами рядом с сеткой телескопа, возвышавшейся над ними на десятки метров. Само же зеркало диаметром в двадцать пять метров чудилось огненным озером, отражавшим яркий свет ламп над головой. Когда оно наконец покинуло зал, казалось, будто внезапно наступили сумерки.

— А потом ставь его обратно! — проворчал Уилер. — Возни еще больше.

— А как же, — весело отозвался товарищ. — Намного больше. В последний раз поверхность зеркала восстанавливали…

Шум динамиков заглушил его слова.

— Четыре часа двадцать шесть минут, — возвестил директор сквозь пятидесятиваттные громкоговорители. — Неплохо. Ладно. Ставим обратно и снова за работу.

Послышался щелчок — директор отключил микрофон. В напряженной и недоброй тишине сотрудники обсерватории смотрели, как его невысокая округлая фигура исчезает с балкона. После благоразумной паузы кто-то весьма решительно бросил:

— Будь я трижды проклят!

А помощница главного вычислителя совершила страшный проступок — закурила и сбросила пепел на священный пол.

— И это всё?! — взорвался Уилер. — Неужели нельзя было сказать, в чем, черт возьми, дело? Мало того что встала вся обсерватория, хотя зеркало можно было не трогать еще много месяцев. Но приказать поставить эту чертову штуку на место, едва ее сняли, и без всяких объяснений, это…

Не договорив, он посмотрел в поисках поддержки на Джеймисона.

— Не кипятись, — улыбнулся тот. — Старик не свихнулся, и ты знаешь это не хуже моего. Если он этим занялся, стало быть, есть причины. Кроме того, он никогда не отличался любовью к секретам — а значит, на то, чтобы ничего не говорить, у него тоже есть причины. И видимо, очень серьезные, раз он рискует вызвать бунт. Надо полагать — распоряжение с Земли. Никто на станет прерывать исследовательскую программу вроде нашей исключительно из прихоти. А вот Старый Крот… Что, интересно, скажет он?

Старый Крот, он же доктор Роберт Молтон, семенил в их сторону с неизбежной пачкой фотоснимков в руках. Вероятно, он был единственным сотрудником обсерватории, который хотя бы отдаленно напоминал общепринятый стереотип астронома. Все остальные выглядели бизнесменами, студентами скорее атлетической, чем академической внешности, художниками, преуспевающими букмекерами, журналистами или подающими надежды молодыми политиками. Кем угодно, только не астрономами.

Доктор Молтон был исключением, подтверждавшим правило. Он смотрел на мир и любимые фотопластинки через толстые очки без оправы. Всегда не в меру опрятная одежда, которая вышла из моды всего-навсего десять лет назад; последнего нельзя было сказать о его мыслях — они порой опережали современность на годы.

Он испытывал определенную любовь к бутоньеркам в петлице, но местная растительность мало на что годилась, из-за чего приходилось довольствоваться весьма ограниченной коллекцией искусственных цветов, привезенных с Земли.

Он менял их в столь причудливом порядке, что все попытки других сотрудников определить закономерность оставались тщетными. Однажды некий именитый математик проиграл немалую сумму денег: Старый Крот появился с гвоздикой в петлице, а не розой, как предсказывала сложная статистическая теория.

— Привет, док, — сказал Уилер. — Что происходит? Вы-то должны знать!

Молтон остановился и подозрительно посмотрел на молодого астронома. Он никогда не был уверен в том, что Уилер не подшучивает над ним, причем, как правило, решал, что так оно и есть, и обычно оказывался прав. Впрочем, его это не задевало: он обладал чувством юмора и вполне ладил с многочисленной обсерваторской молодежью. Возможно, они напоминали ему о временах четвертьвековой давности, когда он тоже был юн и полон амбиций.