Юрий Никитин - Человек из будущего

Я покачал головой.

– Нам нужно самое совершенное. Потому, если есть что-то лучше, тут же подавайте заявку.

Гаврош, что молча стоит рядом с Иваром, расцвел в ликующей улыбке.

– Ой, я знаю такое!

Мещерский сказал с улыбкой:

– Владимир Алексеевич, оставляю вас. Что понадобится, тут же дайте знать.

Он вышел в коридор и там исчез, а я наконец изволил заметить двух новеньких, молодого мужчину, аккуратно подстриженного и аккуратно одетого, но без модничанья, и смирно застывшую у стены молодую женщину со скрещенными на животе руками.

– А это хто?

Данко шагнул вперед и бодро отрапортовал:

– Это вот Дмитрий Аскольдов, неплохой программист, я уже проверил, а это…

Я вперил взгляд в Аскольдова.

– Вы по рекомендации…

– Мещерского, – подсказал он. – Я работаю в программном отделе, но Аркадий Валентинович сказал, что вам нужно укреплять новую группу и порекомендовал мне… Хотя я познакомился с ребятами и увидел, что укреплять нечего, все свое дело знают, но все равно я рад здесь работать…

Я кивнул.

– Хорошо. Вы на испытательном сроке, Ивар и Данко расскажут, чем занимаемся и чем должны заниматься… Та-ак, а это…

Данко сказал с чувством:

– Первая женщина в нашем здоровом, даже очень здоровом коллективе! Ну, если не считать Ингрид…

– Догадываюсь, – буркнул я. – А зачем?

– Как это? – изумился он. – Хотите, чтобы нас обвинили в нетолерантности?.. Сексизме? Еще в чем-то, забыл трудное слово, длинное такое, как ленточный червяк, еще и с полосками посредине… и шерстинками…

Я взглянул на нее требовательно, она подошла, смиренно опустила взор, потом передумала, подняла на меня взгляд больших карих глаз, вообще-то внимательных и умных.

– Как зовут? – поинтересовался я.

– Оксана Удовичко, – сообщила она. – Программист, знаю фортран, кобол, алгол, знаю ассемблер и бестиповые языки, работала с большими базами данных, специализировалась по языкам пятого поколения.

– Программист? – перепросил я с недоверием. – Данко, если ты рекомендуешь, то спрашивать буду с тебя за любой ее промах. У нас нет квот на женщин, мы не сраная Европа, у нас либерте, эгалите и фратерните. В общем, кто не врубился, я говорю о равноправии. И равных возможностях для всех.

Данко ответил быстро:

– Я проверял ее почти час! Она в самом деле разбирается во всем на вполне мужском уровне.

– Даже в языках пятого поколения?

– Шеф, я же проверил!

Ивар подал голос из своего угла:

– Шеф, дело не в толерантности. Да, женщины слабее нас как по штанге, так и в шахматах, но даже в шахматах чемпионка среди женщин обыгрывает кандидата в мастера среди мужчин!..

– Знаю, – ответил я, – но я в команду подбираю лучших. Согласен, она лучшая программистка в мире… среди женщин. А как здесь?

– Шеф, – сказал Ивар, – Данко же говорит, проверил лично. Она урод среди женщин, у нее в самом деле есть мозги!

Оксана чуть поморщилась, но терпеливо слушала, поглядывая на меня украдкой.

– Хорошо, – ответил я. – Месяц испытательного периода.

Данко сказал обрадованно:

– Спасибо, шеф!

Ивар тоже заулыбался, я сказал сварливо:

– Понимаю, почему женщина на корабле к несчастью! А нашему кораблю предстоят еще та-а-акие бури! Смотрите, когда начнет тонуть, я вас всех за борт повышвыриваю. И поведу корабль один, как гордый пингвин.

Данко уловил, что собираюсь отступить к дверям в коридор, спросил торопливо:

– Какие указания, шеф?

– Обживайтесь быстро, – буркнул я. – Завтра приду на весь день и буду гонять вас всех как цуциков. Если что замечу…

Он отрапортовал:

– Сегодня же все наладим!

– Проверю, – сказал я с угрозой и вышел в коридор, уже прикидывая, как там мои соскучившиеся по мне мышки, как продвигается работа в самом Центре, обычно меня интересует только моя лаборатория и смежные с нею, но на самом деле Мацанюк создал чудовищно огромную и жизнеспособную структуру, что даже начала приносить ему прибыль, хотя сперва все полагали создание ее чисто благотворительным жестом.

На самом деле так и было, чистая наука не приносит прибыли, она только раздвигает границы наших знаний, однако Мацанюк не был бы Мацанюком, если бы не замечал возможности заработать. Через пару лет то одна лаборатория начала приносить прибыль, создавая новые лекарства, то другая предложила нечто не просто инновационное, но пригодное к внедрению в быт, так что корреспонденты тут же вспомнили историю с изобретенной Эдисоном лампочкой, которую он начал продавать по цене в несколько раз ниже себестоимости, и лет пять терпел все увеличивающиеся убытки, хотя себестоимость все уменьшалась, наконец снизилась настолько, что разом вернул все затраты и начал получать все растущую прибыль.

Ивар сказал, что у этой Оксаны в самом деле есть мозги, но у нее еще и крупные сиськи, как и оттопыренная жопа. Вообще вся яркая той щедрой полтавской красотой, где всего даже с избытком. Не накрашенная, я заметил, но выглядит так, будто даже перестаралась с румянцем на щеках, брови черные и густые, ресницы длинные, густые и загнутые на кончиках, а глаза крупные, такие почему-то зовут коровьими, хотя анекдот про украинку и тюбетейку возник не на пустом месте, а она, похоже, именно из таких.

Иначе, мелькнула мысль, не освоила бы программирование на уровне кандидата в мастера. Так что крепитесь, ребята. Такие недолго остаются робкими овечками.

Мышки мне обрадовались, я же вижу, я им еще больше, эгоист хренов, даже на первый взгляд помолодели в экспериментальной группе, если сравнивать с контрольными, а замеры, надеюсь, покажут, что первое впечатление не ошибочно.

Конечно, увеличение жизни мышек даже в десять раз даст увеличение жизни человека разве что процентов на десять. У мышки нужно найти и отключить, условно говоря, всего один предохранитель, а у нас их сотни, если не тысячи. Эволюция многократно продублировала обязательность смерти от старости, иначе получи люди бессмертие на этапе питекантропства, так бы питекантропами и остались.

Те, кто постоянно тычет якобы важными фактами, что какие-то бактерии или простейшие вроде гидры живут вечно, забывают, что эти гидры все еще гидры, несмотря на их вечную жизнь, а короткоживущие люди создали цивилизацию.

Мобильник прислал сигнал вызова, я тут же вывел изображение на стену. Оттуда смотрит хорошенькая мордочка Катеньки, глазки радостно-хитренькие, но в то же время и в чем-то непривычно печальные.

– Ой, – сказала она, – ты уже дома?

– Уже, – ответил я, – если по дороге, заезжай. Накормлю, почешу и поглажу.

– Через двадцать минут буду!

Она прибыла не через двадцать, а через пятнадцать, словно всю дорогу гнала на повышенной скорости, оставила автомобиль посреди двора, а сама ринулась мне на шею.