Сергей Гончаров - Выбор Евы (СИ)

Наконец, руки нащупали металл, а следом и узкое отверстие в нём. Столяр попытался засунуть голову, но слетела шапка. Поднял и попытался ещё раз. Голова пролезала, а тело, укутанное во множество одежд, нет. Гиг попытался ещё раз, затем ещё и ещё. Но тщетно. Одежда мешала протиснуться в узкую щель. Снял патронташ и закинул внутрь, следом полетело ружьё и шапка. Пролезть всё равно не получилось. Голова проходила, а плечи застревали.

Холод сковал мышцы. Гиг чувствовал, что если вскоре не пролезет, то попросту замёрзнет. Скинул немного одежды, но всё равно не смог протиснуться.

— Дрянь дрянная! — Столяр рывками сорвал одежду, кинул на снег. Ветер пробрал до костей обнажённое человеческое тело.

Гиг всунул голову. Плечи не проходили. Тогда, превозмогая боль, начал протискиваться. Стальные края рвали кожу, кости смещались, суставы хрустели, но столяр протиснул плечи. До поясницы тело проскочило, а таз застрял.

«Плевать, — подумал столяр. — Уже скоро я ничего не буду чувствовать. А чуть-чуть боли можно и перетерпеть. Тем более царапины какие-то».

Зажмурился, мышцы на теле напряглись.

— Мне не больно! Мне не больно! — заорал Гиг. — Мне не бо-о-о-ольно-о-о-о!

Металлические края срывали кожу с ягодиц целыми пластами. Неизвестно, решился бы он пролазить через отверстие бойницы, если бы знал, что литейщики специально затачивали края, на случай какого-нибудь слишком голодного зверя.

Грохнувшись на снег, Гиг облегчённо вздохнул. Тело онемело от холода, перестало чувствовать боль обширных ран.

«Домой, — твердило сознание. — Надо идти домой».

Кровь обильно стекала по спине, груди, ногам. Гиг нахлобучил шапку, в одну руку взял патронташ, в другую ружьё. Пьяной походкой направился домой. По пути хладнокровно раздумывал, каким способом лучше всего умертвить себя.

«Стрелять из ружья в голову крайне неудобно, да к тому же мозги разлетятся. Ножом?»

Он помнил, что на шее есть вена, перерезав которую не только человек, но и зверь быстро умирает. Но не помнил, где она находится. А тыкать в собственную шею несколько раз ножом посчитал занятием крайне нелогичным.

«Может, попросить кого-нибудь? — задумался он. — Кто-нибудь из братьев уж точно согласится».

Столяр так и не придумал, каким образом лишить себя жизни, когда добрёл до дома.

«Посоветуюсь с братьями», — решил перед дверью Гиг.

В доме никто не спал. Множество лиц с удивлением обернулись на вошедшего. В душе Гига шевельнулась тревога.

За столом с открытым ртом застыла Индра.

— Убейте его! — Сестра резво подскочила с табурета, будто никогда и не имела никаких физических дефектов. — Он пришёл нас всех перебить!

Один из братьев потянулся к своему ружью.

— Замри! — направил на него оружие Гиг. — Что здесь происходит?!

— Это ты нам объясни! — указал на труп жены один из братьев.

Диблия умиротворённо лежала с закрытыми глазами. Под кроватью скопилась громадная лужа крови, а из груди, пробив насквозь сердце, торчал боевой нож Гига. В семье знали, что главный столяр не ладил в Диблией. Но с ней половина семьи не общалась — слишком тяжёлый у неё был характер.

— Ах ты… — захлебнулся от ненависти Гиг. Он из обоих стволов выстрелил в сестру. Индру откинуло на стену. Несколько мгновений она неверующим взглядом смотрела на брата. После глаза заволокло пеленой, и бездыханный труп сполз по стене.

Семья достаточно быстро поверила Гигу, ведь к его приходу Индра запуталась и завралась. Оказалось, что она преподнесла всё таким образом, будто брат сошёл с ума. Убил невестку, погнался за ней, а она, вся настолько героическая, оставила его на улице замерзать. Но доводы старшего столяра выглядели гораздо убедительнее. Особенно когда рассказал, откуда жуткие раны на теле. Конечно, ему не сильно поверили, что он так хотел попасть домой, но Гиг не очень-то и расстроился.

— А я бы так не смог, — вздохнул Байомин, старший сын Гтирера, когда очередной раз услышал историю про столяра Гига. — Не пошёл бы я.

Сын уже считал себя слишком взрослым, чтобы подходить к рассказчице и слушать истории. Он, копируя отца, лежал на лавочке и вертелся с боку на бок. Но детская жилка в нём ещё не исчезла, потому во время историй он замирал, и, чтоб ничего не пропустить, старался даже тише дышать.

Из домочадцев вздох мальчика услышал лишь его отец. Гтирер медленно и вяло повернулся на кровати. Мутными ото сна глазами посмотрел на сына.

— Не смог бы ради семьи пойти на риск? — пробормотал он.

— Не смог бы, — тихо-тихо ответил Байомин, уже предчувствуя реакцию папы.

Гтирер широко зевнул, сладко потянулся.

— Значит, слушай сюда, — поднявшись с постели, сказал старший разведчик. — Тебе, в будущем, предстоит быть отцом семейства, а может быть, даже, и главою семьи. Как я.

— Я обязательно стану главою семьи. Как ты! — взыграло самолюбие у мальчика.

— Да никем ты не станешь, пока так рассуждаешь! — Гтирер пересел к сыну на кровать, потрепал волосы.

— Стану! — привстал тот от возмущения. Домочадцы оторвались от дел, поглядели на старшего разведчика и его чадо.

— Нет, — повторил Гтирер. — Не станешь. Пока не научишься думать о других больше, чем о себе… — помотал головой. — Не станешь.

Байомин оторопело поглядел на отца. Открыл рот что-нибудь сказать, возмутиться или съязвить, но, не найдя слов, закрыл.

— Ты меня понял?

— По… Понял, — выдавил он. — Главный… разведчик… это тот… кто заботится о… других.

— Молодец! — Гтирер широко улыбнулся. — Весь в меня. Будешь слушать, что тебе папа говорит, и когда-нибудь обязательно станешь самым главным в доме, а может быть и… — Старший разведчик набрал полные лёгкие воздуха, и шёпотом произнёс. — А может быть и самым главным во всём поселении.

Сын отодвинулся и округлившимися глазами посмотрел на отца.

— Странно звучит, да? — усмехнулся Гтирер. — Но это нормально. Чем более сумасшедшим и невозможным кажется поступок, тем проще его выполнить. Запомни это. — Потрепав сына по волосам, поднялся с кровати.

На четвёртый или на пятый день Периода Бурь Ди вспомнил о тетради с корабля. Вернувшись домой, он кинул её в угол, под лавочку и прикрыл валявшейся там старой дырявой сумкой. Читать в открытую, как он догадывался, нельзя. Этим бесполезным делом жители поселения занимались лишь во время обучения у судей. Да и то не понимали зачем. Всё утро Ди думал, где бы спрятаться, а сам тем временем затачивал нож. Обращаться с ним он не умел, зато любил точить. Изредка усаживался в тёмном углу, наблюдал за домочадцами и водил лезвием по камню. Критерием считал, когда кладёшь нож на руку и тянешь за рукоятку, если лезвие, под своим же весом, режет кожу до крови — значит, хватит точить.