Александра Ковалевская - Война Моря и Суши

— Читал бы лучше Книгу Книг.

— Успеется, — ответил Арт, начиная подозревать подвох. — Весело живёте?

— Именно живём, в отличие от вас, проводящие треть жизни во сне, а ещё треть её вы тратите на пищеварение, любовные игры, противостояние болезням и друг другу.

— Да люди ли вы?

— Оракулы — да.

— А не оракулы, те, которые — мыслители?

— Сложно определить. Возможно, это решается не нами.

— Вы остаётесь мужчинами и женщинами?

— Подумай сам.

— Подозреваю, не больше, чем виртуальные собеседники, которые вольны выбирать себе аватаров, — буркнул Арт. — Так зачем я здесь?

— Ты — единственный канал, через который мы можем войти в сознание твоего симбиота. Это вопрос жизни и смерти Марка Эйджи. Мы не хотели бы его потерять.

— Что же мы теряем время?! Я готов! Начинайте же, немедленно!

Сфера стала меняться: она расширялась, приобретая космические размеры. Арт потерял ориентацию в пространстве и просто растянулся на полу. Лёжа навзничь, он чувствовал себя центром… чего? Возможно, сгустком эмоций, не только своих, но ещё пришедших извне.

За гранью его восприятия остались слова Оракула:

— Очень чистая аура. Искренняя привязанность, честность, человечность, сострадание, тревога. Симбиотическим подобием всё это не объяснить. Идеальный проводник эмоций, что при таком нью-джи редкость. Сколько времени понадобится удалённому симбиоту для вхождения в транс?

— Восемь часов сна.

— Можно в девятнадцать раз быстрее, если уплотним эмоциональный поток.

— Нет необходимости. Им обоим нужен полноценный отдых. Прошу помнить: они ещё в физическом теле. С этим надо считаться. Пусть спят, — ответил женский голос.

— Великая мать, — с иронией произнёс голос.

— Да, я Великая мать, и моё предназначение всегда заботиться о теле и лелеять его. Как ты — Великий отец, всегда занят жизнью духа.

— Тело — покровы на миг.

— Но если этот миг не прожит полноценно и счастливо, вечности трудно прибавить что-либо хорошее. Сколько ему осталось до воссоединения с нами?

— Скоро. Первые, принявшие на себя великую миссию, погибнут от руки убеждённых противников. Этот аналитик больше пользы принесёт здесь. Такой уж склад ума: слишком взвешенный подход. Воплощенная серьёзность и ответственность.

— Да, ему нелегко. То ли дело, Марк Эйджи, Мо Оберманн, и тот, сбежавший на сушу, Дэниел Фокс, — они эмоционально подвижнее. Им важен кураж, сложная и рискованная игра в обход правил.

— Я думал, тебе не нравятся играющие не по правилам.

— Ну почему же? Они оставляют после себя большие и малые свершения и чудесных детей. Жизнь продолжается. Меня, Великую мать это не может не радовать. Игроки чаще становятся Оракулами, и не помню, чтобы кто-то из них стал Мыслителем.

Сияющую сферу заполнило жизнерадостное искристое нечто, сравнимое разве со смехом, — если у бестелесных возможен смех.

С ближайшим караваном омега-транспортов Валевский поднимался на поверхность. Возможно, навсегда. Время не было потрачено даром, и озарение, — то, возникшее в голове при виде цитаты из старинной книги, — на проверку оказалось единственно верным путём к возможному спасению инсуба. Визит в химическую лабораторию на поверхности должен завершить дело: Арт или убьёт Марка Эйджи, или вырвет из стен электронной тюрьмы. Окончательное решение он получит от самого Марка. Получит, — в этом Арт не сомневался.

Единственное, что смущало: что означали слова Оракула, оставшиеся в памяти после второго визита? Неясно, о чём шла речь, хотя Валевский прекрасно помнил начало: Голос поведал ему о Лунных Питри. Если бы ещё вспомнить, что именно поведал? Пришлось искать информацию в поисковике. Теперь Арт знал легенду о Питри и их великой жертве. Но за этим не стоило ходить к Оракулу.

«Ты повёлся! Признайся, ты просто повёлся: взыграло непомерное эго, мол, тебя ждут, исключительный и неповторимый Артемий Валевский!»

Тогда откуда он знает совершенно точно, как выглядит камера-капсула Эйджи? И, страшнее пустых светлых стен, — непроницаемый экран вокруг сознания; ясное, почти физическое, ощущение отрезанности от остального человечества. Как будто разум, словно о-флеш, выдернули из разъёма?

Он уверен, что в своих снах переживает всё, что чувствует Марк.

Ещё оракул сказал: «Будущее за теми, кто сегодня между Морем и Сушей». Немного же вынес он после второго визита! Но, возможно, это о них с Эйджи: им предстоит начать новую жизнь в Надмирье.

Неожиданно Зелма Даугава решила последовать за Валевским.

«Я нужна Марку», — как всегда, скупо сказала она.

И Арт принял объяснение.

Мать Эйджи доверила Зелме все свои сбережения ради спасения сына. «Ты только будь с ним, девочка! Не оставляй его, — попросила Анна, и глаза её сделались влажные. — Я уже слишком взрослая, чтобы решиться на это…» — она показала пальцем вверх. Признание в своей слабости нелегко далось Анне Эйджи.

Лена…

Самым нелёгким было узнать решение сестры.

Лена с мужем и старшим сыном скоро тоже поднимутся на поверхность. Чтобы навсегда расстаться с Артемием, с рифами, с планетой. В Колониях заговорили о проекте «Лунные Питри», как о неизбежном будущем подводного человечества, и общество разделилось. Число сторонников исхода в космос росло день ото дня, они считали, что только переселение подводников избавит от противостояния с внешним человечеством. Тасманийские космодромы скоро будут готовы отправить первых колонизаторов Луны.

«Я хочу быть рядом с моим мальчиком, с моим Сергунчиком. Я уверена, что там буду общаться с ним, — утверждала Лена, и эта идея не казалась ей фантастической. Артемий не стал переубеждать: он видел, как изменила сестру вера в невероятное.

— Кроме того, кто-то должен заботиться об урожае для первопоселенцев. Гидропоник — едва ли не самая востребованная специальность у селенитов!» — добавляла сестра.

Она, окрылённая, спешила к новой высокой цели. А Арт… Арт снова оставался на месте, провожая из своей жизни ту, которую любил, как мать.

«Вера и надежда — вот что работает по-прежнему. Все вокруг верят, и живут своей верой. Зелма верит, что только ей по силам дождаться Марка. Лена верит в новую встречу с Серым. Дружище Марк должно быть, верит и надеется на спасение. Во что верю я? В пятьдесят процентов успеха своего предприятия. И точно так верю в пятьдесят процентов провала: Марк не выживет, Марк откажется… Но верить в математическую вероятность это совсем не то. А другой веры не дано. Есть ещё любовь. Говорят, она рядом с верой и надеждой. Но не рядом со мною.

Будущее за теми, кто сегодня между Морем и Сушей.

Может быть, мне пора поверить Оракулу?»