Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)

– Кто вы?

Я назвал себя. Пауза. И наконец, как эхо, ответное:

– Соболев…

Это было произнесено без восклицания и так тихо, что я почти не услышал окончания своей фамилии. И вдруг:

– Игорь Соболев?

Голос разительно изменился. Это было так, словно неподвижно сидевшая птица вдруг встрепенулась. Теперь я понял, отчего растерялся вначале: в интонациях голоса меня поразило неестественное, глубокое, как океанская бездна, спокойствие.

– Да, он самый. Я хотел бы встретиться с вами.

– Я сейчас… быстро… – Голос стал порывистым и торопливо-ломким. – Я через несколько минут… Но где?

– Где вам будет удобно.

– Я не знаю, где вы есть!.. Вы далеко от приморского парка?

– Не имею понятия… Впрочем, в моем распоряжении машина, я найду.

– Ждите меня у фонтана Жемчужная раковина.

– Хорошо. До встречи…

Фонтан «Жемчужница» венчал широкую каменную лестницу, ведущую на набережную и дальше, прямо к воде.

Отсюда открывался великолепный вид на залив, усеянный белыми парусами яхт. Я смотрел в зеленоватый морской простор и думал, что она вот так же стояла на верхней ступеньке, глядя на море с тяжелым предчувствием, упрямо ждала. И не дождалась…

Фонтан бездействовал. В чуть приоткрытых мраморных створках «Жемчужницы» тускло мерцал металлический шар. Пасти четырех дельфинов, откуда когда-то били упругие, твердые струи воды, покрыты ржавым налетом. Я гладил дельфинью лобастую голову, пытаясь составить в уме удобные фразы из обтекаемых слов. Фразы не складывались, слова расползались, как этот ржавый налет, и нарастала смутная уверенность, что любые слова утешения здесь ни к чему и что вообще я приехал сюда не для этого. А для чего – никто не мог бы ответить, даже я сам и даже самому себе. Просто я должен был приехать сюда, увидеть ее, о чем-то поговорить. О бездна, если бы я знал, для чего и о чем!..

От фонтана веером уходили в глубину парка аллеи. Там над кронами деревьев возвышались башни строительных кранов и новые здания, сверкающие огромными проемами стекла. Строгое изящество архитектурных линий, устремленность ввысь. И было в них что-то от готики старинных польских костелов. Плоды архитектурного эксперимента… Плоды, которые, возможно, помогала вырастить Ружена. И мне вдруг пришло в голову, что эти странные здания и безлюдье старого парка как-то связаны с тем обстоятельством, что она назначила встречу именно здесь; и я уже видел в своем воображении бледную строгую даму в длинных и черных одеждах, вуаль на лице, в мраморно-белой руке янтарные четки… Стоп! А эти дельфины, лестница к морю, вид на залив? Ну вот, а ты – «вуаль, янтарные четки»… Наваждение рассеивалось. Я ведь заранее знал, что эта встреча потребует известного нервного напряжения, и не то чтоб я струсил, но в последний момент мне стало чуточку не по себе, вот и все. Это пройдет.

Из боковой аллеи торопливо вышла молодая, элегантно и просто одетая женщина. Глянцевито-черная плащ-куртка, закрытый ворот летнего свитера, маленькая сумка – ремень через плечо…

Заметив меня, она сразу остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду, потом пошла навстречу, с каждым шагом все увереннее и быстрее. Подойдя ко мне, машинальным движением руки поправила сбитые ветром коротко стриженные темные волосы. Взглянула. Черные, умные и словно бы чего-то напряженно ждущие глаза…

– Здравствуйте, – сказала она. – Ружена Ковальская – это я.

– Здравствуйте.

Я взял ее руку и прикоснулся губами. Рука едва заметно дрогнула.

– Что вы, Игорь, у нас так давно не делают.

– Это… ну, словом, не потому, что я вспомнил старый польский обычай. Просто… так.

– Я понимаю… И благодарна вам. Я очень рада, что вы решили повидаться со мной.

– Иначе я не мог, – ответил я.

Опять этот чего-то напряженно ждущий взгляд.

– «Не мог»… – как эхо повторила она и добавила: – Вы тоже несчастливы…

– Дело не в этом, Ружена. Впрочем… может быть, именно в этом, не знаю.

Мы помолчали.

Мимо нас быстрым шагом прошли парень и девушка в одинаковой форме яхтсменов. Парень нес на плечах длинные весла. Уже спускаясь по лестничным ступеням, девушка вдруг обернулась и крикнула нам:

– Эй, вы! Это счастливое место! Не вздумайте ссориться здесь!

Оба они рассмеялись и побежали вниз, к берегу.

– Расскажите мне все… – с заметным усилием произнесла Ружена. – Все, как это было. Можно по-русски, я понимаю.

Я стал рассказывать, как это было. Я рассказывал долго, подробно. Ружена слушала не перебивая и, казалось, совершенно безучастно. Но это только так казалось, потому что иногда она поднимала руки к лицу и сжимала щеки ладонями, словно сдерживая вот-вот готовый вырваться горестный возглас. Я рассказывал, не скрывая и не смягчая абсолютно ничего, не щадя ни ее, ни себя, – я хорошо понимал, что сделаю доброе дело, если сумею погасить в ее глазах это странное ждущее напряжение, и смутно догадывался, что если этого не сумею сделать я, то этого не сможет сделать никто никогда…

Незаметно подкрались сумерки. В аллеях парка зажглись гирлянды лампионов. На каменных, в античном стиле парковых скамьях сидело несколько парочек. Слышался приглушенный смех. Люблю такие места, где не слышно гитарного звона и воя транзисторов… Высоко над фонтаном ярко вспыхнул голубовато-белый диск. Химический свет мгновенно изменил тональность естественных красок. Лицо Ружены – словно арктический снег, залитый светом полярной луны. Веки опущены, губы дрожат…

– Вот и все… – закончил я, сделав на последнем слове рассчитанное заранее затяжное, но твердое ударение.

– Вот и все… – чуть слышно сказала она, повторив мою интонацию.

Я протянул ей сверток. Белые пальцы Ружены безразлично ощупали целлофан.

– Что здесь? – спросила она.

– Ласты. Его… Это традиция.

Она помолчала.

– Игорь, – сказала вдруг, – вы опытный врач. Вы хирург. Это было очень больно, но сразу и… видимо, навсегда.

Она все поняла: мой приезд, мое намерение объяснить все до конца и ей, и себе, мой умышленно беспощадный рассказ и даже заранее рассчитанное ударение… Что ж, быть может, так лучше. У нас обоих возникла необходимость переступить чудовищную грань по эту сторону непоправимого. Но я сделал это чуточку раньше, она же делает это сейчас. И я пытаюсь помочь. Я знал: такие тяжелые раны умеет лечить только время. А я – лишь в роли его ассистента…

– Смотри, Томашек! – раздалось где-то рядом. – Они еще стоят! Я говорила, что это счастливое место!

Зазвенел, удаляясь, девичий смех.

Смеются… И правильно делают. Для них мы с Руженой – просто влюбленные. Они и не знают, что между нами лежит океан человеческих судеб. И хорошо, что не знают… пока. Потому что у них тоже будет свой океан. И мне хочется, чтобы в этом их океане было поменьше штормов, ураганов, а больше попутного теплого ветра счастливых свершений. И если в безднах новых миров у них появится надобность в крике, то пусть этот крик будет криком победы и торжества. Им дано все: суша и море, планета, солнце, вселенная, мир, ошеломительно большой, глубокий, беспредельный. Так не забудьте же собственных слов: «Это счастливое место! Не вздумайте ссориться, люди!..»