Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Вскоре мы увидели, что пещера обрывается в туманную пропасть, и вышли в наклонную галерею, которая привела нас в обширное круглое пространство, к огромной цилиндрической шахте, идущей вертикально вверх и вниз. Вокруг нее извивалась галерея безо всякого парапета или перил и через полтора оборота поворачивала вверх, в скалы. Галерея эта напоминала мне спираль железной дороги через Сан-Готтард. Все было необычайно, грандиозно. Невозможно описать титанические размеры этого сооружения и подавляющее впечатление от него. Далеко вверху, над обрывом гигантской шахты, мы заметили круглое отверстие со слабо мерцавшими звездами на дневном небе. Мы оба невольно вскрикнули от радости.

— Скорей! — торопил я, бросаясь вперед.

— А что там? — спросил Кавор и осторожно подошел к краю шахты. Я последовал его примеру и заглянул вниз, но мне мешал свет сверху, и я разглядел только во мраке спектральные полосы малинового и пурпурного цвета. Но хотя я не мог видеть, зато мог слышать. Из темноты доносился гул, похожий на гудение пчел, если приложить ухо к улью, — гул из пропасти, глубиной, быть может, мили четыре…

Я прислушался, потом взял лом и пошел вперед, вверх по галерее.

— Вероятно, это та самая шахта с крышкой, куда мы смотрели, — заметил Кавор.

— А внизу те же самые огни!

— Огни! — повторил Кавор. — Да, огни того мира, которого нам никогда не увидеть.

— Мы еще вернемся, — утешил я его.

После нашего бегства я начал надеяться, что мы найдем шар.

Ответа Кавора я не расслышал.

— Что? — спросил я.

— Ничего, — ответил он, и мы торопливо зашагали вверх по галерее.

Этот наклонный боковой проход тянулся, вероятно, не менее четырех или пяти миль, и поднимался так круто, что идти по нему на Земле было бы совершенно невозможно, но здесь, на Луне, это было очень легко. Мы заметили только двух селенитов, которые при нашем приближении обратились в бегство. Очевидно, до них дошла весть о нашей силе и быстроте.

Подъем оказался довольно легким. Спиральная галерея перешла в крутой туннель с отпечатками следов лунных стад, такой узкий и короткий по сравнению с обширными сводами, что почти весь он был освещен. Скоро стало светлей, и вверху показался блистающий ослепительным светом выход: альпийский склон, увенчанный гребнем колючего кустарника, теперь уже высохшего и помертвевшего, четко вырисовывавшегося на Солнце.

Странно, что мы, люди, которым эта самая растительность казалась недавно такой ужасной, смотрели теперь на нее с таким же чувством, как вернувшийся домой изгнанник при виде родных мест. Мы радовались даже разреженному воздуху, который мучил нас одышкой при быстром движении и затруднял наши разговоры. Приходилось сильно напрягать голос. Все шире и шире становился освещенный Солнцем круг; туннель позади нас погружался в непроницаемый мрак. Видневшийся наверху колючий кустарник уже побурел и засох. Его густо переплетавшиеся ветки затеняли узорами нависшие скалы. У самого входа в туннель расстилалась широкая утоптанная площадка для лунных стад.

Мы вышли, наконец, по ней на ослепительный свет и невыносимый зной. Мы с трудом перешли через открытое место и, вскарабкавшись по откосу, между стволами колючих растений, уселись, запыхавшись, под выступом застывшей лавы. Но даже и в тени скала была горячая.

Воздух веял огнем. Физически мы чувствовали себя неважно, но зато нас не мучил больше ночной кошмар. Нам казалось, что мы опять вернулись к себе под звезды. Все страхи и трудности нашего бегства через мрачные пещеры и расщелины теперь миновали. После последнего боя мы уже не боялись селенитов. Оглядываясь на зияющее отверстие, мы сами не верили, что там были. Там, глубоко внизу, в голубоватом свете, переходившем в мрак, мы встретились с существами — извращенными подобиями людей, с насекомыми со шлемообразными головами. И мы их боялись и подчинялись им, пока, наконец, не возмутились. И вот они растаяли как воск, рассыпались прахом, исчезли, как кошмарные призраки.

Я протер глаза, сомневаясь, — уж не видели ли мы все это во сне, под опьяняющим действием съеденных грибов, но вдруг заметил кровь у себя на лице и убедился, что рубашка крепко прилипла к моему плечу и руке.

— Черт возьми! — проговорил я, ощупав свои раны. Вход отдаленного туннеля, казалось, наблюдал за нами своим черным глазом. — Кавор, что же они будут делать? Что нам делать?

Он покачал головой, не отрывая глаз от темного входа туннеля.

— Откуда мы можем знать, что они намерены делать?

— Это зависит от того, что они о нас думают, нам же это не известно. Затем это зависит от того, что у них имеется в резерве. Вы правы, Кавор: мы коснулись лишь окраины лунного мира. У них там, в глубине, могут быть неожиданные сюрпризы для нас. Даже своими самострелами они могут причинить нам немало вреда. Но все же — резюмировал я, — если даже мы и не найдем наш шар сразу, то все-таки у нас есть шансы. Мы можем еще держаться! даже ночью. Мы можем сойти вниз и отвоевать себе место.

Потом я начал осматриваться. Характер пейзажа резко изменился вследствие роста и засыхания растительности. Вершина, на которой мы сидели, возвышалась над обширной долиной, сплошь покрытой увядшей, сухой растительностью поздней, послеполуденной лунной осени. Один за другим тянулись пологие бугры и поля, где пасся лунный скот; вдали грелось и дремало на Солнце, точно овцы, целое стадо, отбрасывая тени. Селенитов нигде не было видно. Убежали ли они при нашем появлении, или они обычно скрывались после выгона стада на пастбища, этого я не могу сказать. Тогда я предполагал первое.

— Если поджечь этот сушняк, то мы, пожалуй, нашли бы наш шар среди пепла.

Кавор, повидимому, не слыхал моих слов, — он внимательно смотрел, прикрывая глаза рукой, на звезды, которые, несмотря на яркий солнечный свет, были хорошо видны на небе.

— Как вы думаете, сколько времени мы пробыли здесь? — спросил он, наконец.

— Где здесь?

— На Луне.

— Два дня, наверное.

— Нет, около десяти дней. Солнце уже перешло зенит и склоняется к западу. Дня через четыре, а может быть, и раньше, наступит ночь.

— Но ведь мы ели только один раз?

— Знаю, но так выходит по звездам.

— Разве время здесь, на меньшей планете, другое?

— Не знаю, но выходит так.

— Как же следует исчислять время?

— Голод, утомление — все здесь иное. Все здесь другое, не такое, как на Земле. Мне казалось, что со времени нашего выхода из шара прошло всего несколько часов, несколько длинных часов — не больше.

— Десять дней, — удивлялся я, — значит, нам остается… — Я взглянул на Солнце, — оно уже прошло полпути от зенита до запада. — Остается всего только четыре дня… Кавор, нам нельзя сидеть тут сложа руки. С чего нам начать?