Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Я оглянулся ему вслед.

— Он не дотронется до него, — сказал уверенно коренастый молодой человек, успокаивая меня.

Скоро Солнце прорезало серые облака горизонта и залило блеском свинцовое море. Я почувствовал себя бодрей. Вместе со светом Солнца в моем уме появилось сознание огромного значения всего того, что я сделал и что мне еще предстоит сделать. Я громко рассмеялся, когда передовой зашатался под тяжестью моего золота. Как изумлен будет мир, когда я стану тем, кем я должен быть. Если бы я не был так утомлен, то меня очень позабавил бы хозяин литльстонского отеля, когда он стал метаться между золотом и моими почтенными носильщиками, не зная, за кого принять меня, оборванного и грязного. Но в конце концов я очутился в ванной комнате с теплой водой для умывания, в новой одежде, — правда, очень тесной, — но во всяком случае чистой, одолженной мне маленьким человечком. Он дал мне, кроме того, бритву, но я не решился коснуться своей густой щетинистой бороды.

Я сел за английский завтрак и ел с аппетитом, — хроническим многонедельным аппетитом. Затем я решил отвечать на вопросы четырех молодых людей и рассказать им все, что со мной случилось.

— Хорошо, — сказал я, — так как вы настаиваете, то я скажу вам, что добыл это золото на Луне.

— На Луне?

— Да, на Луне, там, в небесах.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что говорю, черт побери!

— Что вы сейчас вернулись с Луны?

— Вот именно! Через пространство в этом шаре.

И при этих словах я откусил яйцо.

Я решил при повторном полете на Луну захватить с собой ящик яиц.

Я ясно видел, что они не верили ни одному моему слову. Они, очевидно, считали меня самым наглым лжецом, какого они только встречали. Они переглянулись, а потом уставились на меня. Они смотрели, как я солил яйца, с интересом наблюдали, как я посыпал перец. Золотые слитки, под тяжестью которых у них сгибались колени, гипнотизировали их. Предо мною лежали слитки, весом в несколько тысяч фунтов. Их так же невозможно было украсть, как дом или участок земли. Когда я взглянул на их полные ожидания лица, склонившиеся над моей чашкой кофе, я понял, сколько подробных объяснений я должен им дать, чтобы меня поняли.

— Вы, конечно, не думаете… — начал было самый молодой таким тоном, точно он обращался к упрямому ребенку.

— Будьте любезны, подайте мне гренки, — перебил я, и высыпал все на тарелку.

— Но послушайте! — начал другой. — Мы не можем поверить вам.

— Ну, так что же! — сказал я, пожав плечами.

— Он не хочет рассказывать нам, — сказал младший в сторону и затем хладнокровно заметил:

— Вы ничего не имеете против того, чтобы я закурил?

Я кивнул головой и продолжал завтракать. Двое из них отошли от стола и стали у дальнего окна тихо переговариваться. Вдруг я вспомнил.

— Прилив кончается? — спросил я.

Наступила пауза. Они колебались, кому из них ответить на мой вопрос.

— Скоро отлив, — сказал толстяк.

— Ну, во всяком случае, — сказал я, — он не уплывет далеко.

Я разбил третье яйцо и обратился к ним с маленькой речью.

— Послушайте! — сказал я. — Прошу вас, не воображайте, что я сумасшедший и рассказываю вам небылицы. Я принужден быть очень кратким и сдержанным. Я отлично понимаю, что это может показаться очень странным и невероятным. Могу вас уверить, что вы живете в замечательное время. Но я не могу вам теперь объяснить все, — это невозможно. Даю вам честное слово, что я явился с Луны. Это все, что я могу открыть вам. И все же я чрезвычайно обязан вам, чрезвычайно обязан. Надеюсь, что мое обхождение не показалось вам оскорбительным.

— Нисколько! — сказал приветливо самый молодой из них. — Мы отлично понимаем…

И глядя на меня в упор, он откинул назад свое кресло с такой силой, что оно чуть не опрокинулось.

— Совсем нет, — подтвердил толстый молодой человек. — Не воображайте этого!

Они все встали и стали прогуливаться взад и вперед, закурили папиросы, стараясь показать, что они нисколько не интересуются мной и моим шаром.

— Я пойду все-таки посмотрю на судно, — сказал вполголоса один из них.

Если бы не любопытство, то они все ушли бы и оставили меня одного. Я продолжал спокойно есть третье яйцо.

— Погода замечательная, не правда ли? — заметил толстяк. — Не помню такого лета.

Вдруг раздался треск, как от зажженной ракеты, начиненной крепким порохом.

И где-то зазвенело разбитое стекло.

— Что такое? — спросил я.

— Неужели… — вскрикнул маленький человечек и подбежал к угловому окну.

Все кинулись к окнам. Я продолжал сидеть.

Потом вскочил, отшвырнул третье яйцо и тоже подбежал к окну.

Я начал догадываться.

— Ничего не видно! — воскликнул маленький человечек, бросаясь к двери.

— Это тот мальчишка! — крикнул я хриплым от бешенства голосом. — Проклятый мальчишка!

Повернувшись, я оттолкнул официанта (он в этот момент нес мне какое-то новое блюдо), стремительно бросился из комнаты вниз и побежал по эспланаде перед отелем.

Спокойное море покрылось зыбью, и на том месте, где раньше лежал шар, вода клокотала как в кильватере судна. Вверху клубилось что-то вроде облачка, и трое или четверо зевак на набережной с недоумением на лицах глядели вверх по направлению неожиданного взрыва. И больше ничего! Чистильщики сапог, швейцар и четверо молодых людей в своих фланелевых жакетах бежали вслед за мной. Из окон и дверей раздавались крики, и отовсюду стали сбегаться любопытные.

Я был слишком взволнован этим новым событием, чтобы обращать внимание на публику.

Сначала я был так ошеломлен, что не понял, что случилось непоправимое несчастье, — ошеломлен, как человек, оглушенный сильным ударом. Потом, наконец, я понял…

Какое несчастье!

У меня было такое ощущение, точно кто-то выливает из посуды искры на мой затылок. Мои колени подкосились. Я понял, что случилось. Этот проклятый мальчишка улетел в небеса. Я остался здесь. Золото в столовой — единственное мое богатство на Земле. Что же будет потом? Огромное, непоправимое несчастье.

— Послушайте, — послышался сзади голос маленького человечка. — Вы должны знать…

Я бегал в бешенстве по пляжу. Собралось около двадцати или тридцати человек, которые буквально осадили меня и бомбардировали нелепыми вопросами. Все смотрели на меня подозрительно. Наконец, я не выдержал.

— Я не могу! — крикнул я. — Говорю вам, что я не могу. Я неспособен на это! Вы сами виноваты. Проклятые!

Я нервно жестикулировал. Они отступили на шаг, как будто я угрожал им. Я прошел через толпу, вернулся в столовую отеля и стал звонить. Когда на мой зов явился официант, я набросился на него.

— Вы слышите? — крикнул я. — Достаньте себе помощника и перенесите эти брусья в мою комнату направо.