Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

— Вы сможете присутствовать на сеансе?

— Возможно. Мы будем говорить о гражданских правах.

— Вы понимаете, что я не хочу причинять доктору Хаберу неприятностей? — беспокойно сказал он. — Я знаю, что он желает мне добра. Просто я хочу, чтобы меня лечили, а не использовали.

— Если его мотивы благородны, но он использовал на человеке экспериментальное оборудование, особых неприятностей у него не будет. Я дважды занималась такими делами по заданию медицинского департамента. Первый случай — испытание индуктора гипноза в Медицинской школе. Он не работал. Второй — демонстрация того, как по внушению развивается агрефобия, и люди чувствуют себя счастливыми в толпе. Это устройство действовало, но не получило одобрения. Мы решили, что оно попадает под действие закона о промывке мозгов. Вероятно, я смогу получить в медицинском департаменте ордер на проверку этого… как бишь его? Того, что использует ваш доктор! При этом вы не будете ни в чем замешаны. Я вовсе не буду вашим адвокатом, я даже не буду с вами знакома. Я — официальный представитель департамента. Если я ничего не добьюсь, у вас с доктором сохранятся прежние отношения. Остается только добиться доступа именно на ваш сеанс.

— Он сам мне говорил, что я единственный пациент, на котором он испытывает усилитель. Он сказал, что совершенствует его.

— Значит, он действительно экспериментальный, что бы там доктор с вами ни делал. Хорошо. Теперь я знаю, как поступить. Мне потребуется неделя, чтобы выполнить нужные формальности. Вы ведь не вычеркнете меня из действительности за неделю, мистер Орр?

— Ни за что, — с благодарностью ответил он.

Нет, это не просто благодарность. Она ему нравится. И он ей тоже. Она протянула ему свою руку, он взял ее в свою…

Уильям Хабер поднялся по ступеням Орегонского онейрологического института и через высокую дверь из поляризованного стекла вошел в сухое и прохладное помещение с кондиционированным воздухом.

Было только двадцать четвертое марта, но снаружи, как в сауне, внутри же было прохладно, чисто и строго. Мраморный пол, приличная мебель, стол секретаря из полированного хрома, эмалированный секретарь.

— Доброе утро, доктор Хабер!

В холле мимо него прошел Атвуд, красноглазый и усталый. Всю ночь он провел в лаборатории, наблюдая за спящим больным. Теперь большую часть этой работы выполняет компьютер, но иногда необходимо присутствие не запрограммированного мозга.

— Доброе утро, шеф, — пробормотал Атвуд.

«Доброе утро, доктор!» — услышал он и от мисс Кроч в его собственном кабинете. Он был рад, что взял с собой Пенни Кроч, когда в прошлом году занял кабинет директора института. Она была умна и преданна, а глава такого большого исследовательского института нуждается в умной, преданной женщине в своей приемной.

Он вошел в святилище.

Бросив портфель и папки на диван, он потянулся и, как всегда, войдя в кабинет, подошел к окну. Большое угловое окно выходило на восток и на север, и из него было далеко видно: изгиб перекрытой множеством мостов Вильяметт у холмов, бесчисленные башни города в молочном весеннем тумане, пригороды по обе стороны реки, уходящие за пределы видимости, и горы, высокая стройная Худ, окутанная тучами, дальше к северу мощный приземистый Адамс и чистый конус Святой Елены. Доктор Хабер не уставал восхищаться этим вдохновляющим видом. К тому же после целой недели сплошных дождей барометр поднялся, и над речным туманом появилось солнце.

Прекрасно зная по тысячам записей ЗЭГ о связи между атмосферными явлениями и состоянием мозга, он почти физически ощущал, как свежий сухой ветер поднимает его настроение. «Нужно сохранить и улучшить этот климат», — подумал он вскользь. В его мозгу одновременно формировалось несколько цепочек мыслей, и это мысленное замечание не входило ни в одну из них. Оно было сделано походя и столь же быстро отодвинулось в глубь памяти, в то время как он включил диктофон и начал диктовать одно из множества писем, написание которых входит в обязанности руководителя большого правительственного института. Конечно, это литературная поденщина, но ее нужно сделать, а он человек долга. Жалко, что оставалось мало времени для исследовательской работы. Теперь он проводил в лаборатории всего пять-шесть часов в неделю и оставил только одного пациента, хотя, конечно, наблюдал за лечением и других.

Одного пациента он все же сохранил. В конце концов он ведь врач. Он занялся исследованием снов и онейрологией, чтобы найти терапевтические средства. Его не интересовало отвлеченное знание, наука для науки: незачем узнавать что-нибудь, если это нельзя использовать. Целесообразность была его пробным камнем. Он обязательно должен иметь хотя бы одного пациента, чтобы помнить об этом фундаментальном обязательстве, чтобы сохранить контакт с человеческой реальностью, потому что нет ничего важнее людей.

Человек существует постольку, поскольку он соотносится с другими людьми, и мораль — бессмысленное слово, если только его не определять по отношению к другим, как реализацию своей социальной сущности.

Его нынешний клиент, Орр, придет в четыре. Они отказались от ночных сеансов. Мисс Кроч напомнила, что сегодня на сеансе будет присутствовать инспектор департамента здравоохранения. Он хочет убедиться, что нет ничего незаконного, аморального, вредного и так далее в операциях с усилителем. Будь они прокляты, эти правительственные ищейки!

Так всегда было с сеансами и сопутствующей им публичностью, общественным любопытством, профессиональной завистью, соперничеством различных направлений. Если бы он оставался частным исследователем и второсортным врачом в Восточной Башне Вильяметт, вероятно, никто и не заметил бы его усилитель, пока он не решил бы, что тот готов для рынка, и он продолжал бы спокойно исследовать и совершенствовать свое изобретение. Теперь же, когда он занят самой тонкой работой — психотерапией, правительство присылает юриста, который не поймет и половину увиденного и неверно поймет остальное.

Юрист пришел в три сорок пять, и Хабер вышел в приемную, чтобы встретить его — ее, как оказалось, — и сразу же установить теплые, дружеские отношения. Лучше, если инспектор сразу увидит, что ты не боишься, готов отвечать на любые вопросы и настроен доброжелательно. Врачи, которые могут скрывать свое возмущение, когда приходит инспектор, редко получают правительственные субсидии.

Не так-то просто оказалось установить сердечные взаимоотношения с этим инспектором. Она вся щелкала и звенела. Тяжелые медные застежки сумки, тяжелые медные и латунные украшения, хлопающие туфли, большое серебряное кольцо с уродливой африканской маской, нахмуренные брови, твердый голос: щелк, хлоп, бряк… Через десять секунд Хабер заподозрил, что все это щелканье — маска, как на кольце: звуки и излишняя резкость маскируют робость. Однако это не его дело. Он никогда не узнает женщину под маской, да и не в ней дело, если только он сумеет произвести на мисс Лилач как на инспектора нужное впечатление.