Вячеслав Рыбаков - Гравилёт 'Цесаревич'

- Ну, хорошо. Трех часов полета, я смотрю, тебе мало показалось. Посиди теперь в КПЗ, еще часика три подумай, - я сделал вид, что тяну палец к кнопке вызова конвойного.

- А ордерок, извините, у вас имеется? - уныло спросил он.

- Да что ж ты дурика из меня делаешь? Для задержания на сутки никаких ордеров не требуется.

- А потом, - осторожно спросил Беня. Какая-то странная это была осторожность. Опасливость даже.

- А потом, - вдохновенно пустил я пробный шар, - если не получится у нас задушевной беседы, отпущу тебя на все четыре стороны.

И тут он совсем допустил слабину. Моргнул. Сглотнул. Вазомоторика, беда с нею всем на свете цынам.

- Прямо здесь?!

Он боялся выходить на улицу.

Он попал в какой-то переплет. И убийство он брать на себя не хотел, и на волю здесь, в Симбирске, его тоже, мягко говоря, не тянуло. Драпал он явно не от нас.

- А где же? - простодушно спросил я.

- Где хватали, туда и отвезите, - с нахальством отчаяния пробормотал он. - Что ж мне - второй раз на билет тратиться? У меня башли не казенные...

- Ну, знаешь, сегодня ты какой-то совсем нелепый, - ответил я. - А кстати, что ты на Сахалине делать собрался?

- На Монерон С аквалангом! - плаксиво выкрикнул он.

- Да, там говорят, красиво... Гроты... Что же сделаешь. Если взяли мы тебя понапрасну - полицейский гравилет, конечно, гонять туда не станем еще раз, но по справедливости скинемся с майором тебе на билет. А уж остальное - сам. И на вокзал сам, и в кассу сам...

Он угрюмо молчал. Ох, скушно ему было, ох, страшно!

И тут допустил слабину я. Солгал. Очень редко я такими прихватцами пользуюсь - грубо это, делу, в конечном счете, может скорее повредить, нежели помочь, и как-то даже неспортивно. Всегда неприятный осадок остается на душе. Будто сам себя, своею волей, уровнял со шпаной. Но Беня буквально напрашивался. Он созрел, надо было дожать чуть-чуть. Нет - так он просто плюнет на меня, как на вруна и провокатора, и будет прав, а я получу по заслугам. И придется впрямь отпускать его на улицу, куда он так не хочет - и, видимо, не хочет неспроста; так лучше его от этой улицы хоть так поберечь. Я вызвал конвойного. И Усольцев уже кусал губу, с досадой и непониманием косясь в мою сторону. И Цын уже встал, сутулясь, и повернулся к двери, чтобы идти. И тут я доверительно сказал ему в спину:

- Но ведь, Беня, и патриарх тебя признал.

Он стремительно обернулся ко мне.

- Так он живой?!

Усольцев не выдержал - захохотал от души и даже прихлопнул себя обеими руками по ляжкам. Беня растерянно уставился на него, потом опять на меня; широкое лицо его стало пунцовым.

- Живой, Беня, живой. Честное слово. Что ж ты себя так пугаешь? Нет на тебе мокряка. Садись-ка сюда сызнова, и будем разговаривать по-настоящему.

Он решительно шагнул назад. Взглядом я отослал конвойного. Беня уселся.

- А ежели по-настоящему, - сказал он, всерьез волнуясь, - если по настоящему... Он же все врет! Демагог! Поет сладкие песни, всех со всеми как бы мирить пытается - а сам личной власти хочет, диктатуры! Вот, мол, я самый добрый, самый правильный, без меня вы - никуда. Слушайтесь! А для меня это просто невыносимо, я ж в молодости сам коммунизмом увлекался, чуть обет не дал... Вовремя скумекал, что вранье это все, просто так вот дурят народ.

Я откинулся на спинку стула. Я был ошеломлен: чего угодно ожидал, только не этого. Словно паук вдруг закукарекал из своей паутины.

- А портфельчик этот? - горячился Беня. Он не играл, не придуривался - чувствовалось, что его прорвало и говорит он о наболевшем, о сокровенном, о том, чем и поделиться-то ему было не с кем доселе. - Я никак понять не мог, чего он все время с портфельчиком ходит. А третьего дня на меня как откровение какое накатило: там же деньги, ценности. Сосет, вымогает каждый день у рядовых коммунистов - как бы пожертвования всякие, на нужды, на фонды научные и всякие программы... а сам потихоньку, по вечерам, когда все уж разойдутся, домой перетаскивает! А там - то ли под яблоньку до лучших дней, то ли в Швейцарию как-то переправляет, на случай загранкомандировок...

- Беня, - сказал я, слегка придя в себя. Глянул на Усольцева: тот тоже сидел в обалдении. - Беня, дружище, да в своем ли ты уме? Откуда-ты слов-то этих набрался: демагог, диктатура, рядовые коммунисты... загранкомандировки... Кто тебе напел?

- Верьте слову, - убежденно ответил он. - Так и есть. Сам понял.

- И когда же ты это понял?

- Кумекать-то я уже давно начал... уже неделю здесь. А третьего, говорю, дня вдруг осенило. И как-то, знаете, легко мне сразу стало, будто весь мир сделался прозрачный и понятный. Вот же, думаю - патриарх, на всей земле уважаемый человек, учить всех лезет - а такая свинья, хуже нас, грешных!

- Так. Ну, и какие ценности ты в портфеле обнаружил?

- Тут промашка вышла, - с досадой признался Цын. - Как раз в тот вечер он одни бумажки вез. Потому я и влип.

- Не понял, - сказал я. - Где влип? Во что влип?

- Да со своими, - нехотя сказал Беня. - Ведь как получалось-то? Я уж так уверен был, что подговорил одного другана вместе взяться... Одному как-то не личило, не верилось мне, что патриарх и впрямь без охраны ходит. И мне не только портфель нужен был, мне наказать его хотелось! Может, и не до смерти, это уж как Бог ему даст, но - как следует! А другану на идеологию мою начхать, конечно, ему материю подавай. В общем, наплел я с три короба, чтоб его увлечь - а у нас такого не прощают...

Да. Если он плел со столь же убежденным видом, что теперь - кто угодно бы поверил.

- И где же твой друган?

- Он, как увидел, что мы пустышку взяли - озверел. За рулем я был, а он ствол мне в бок: верти, говорит, туда, где мне лапшу на уши вешал, будем с тобой разбираться. И была бы мне хана, если бы не извернулся я. Уж приехали в его компанию, уж из тачки вышли - дал я ему возле дома по темечку, и ноги в руки. Теперь-то, думаю, они меня ищут не хуже, чем вы...

- Так что же это за компания у тебя тут? - не выдержал Усольцев. Я понял его нетерпение - его более всего волновали дела вверенного ему района, и весть о том, что под носом у него шурует целая группа, явно довела его до умоисступления. Удивляюсь его выдержке, он и так долго терпел.

Беня моргнул. Покосился на Усольцева.

- Да я и сам толком не знаю, - осторожно сказал он. - Я сюда один прилетел, думал отдохнуть маленько. Тут же коммунисты, благорастворение... А другана этого на улице встретил. Его это компания.

С какой-то нехорошей мысли сбил меня поворот разговора. Компания это, безусловно, важно, очень важно, но нечто значительно более важное ворохнулось в мозгу и растворилось. Осталась тревога.

- Ты, Беня, не темни!

- Век воли не видать, господин майор!

- Адрес?

- В Ишеевке это. Хлебная улица, дом сорок шесть. Двухэтажный такой особнячок, принадлежит торговцу-зеленщику Можееву. Торговец-то он торговец, да только не зеленщик.