Вячеслав Рыбаков - Гравилёт 'Цесаревич'

- А чем торгует?

- Да всем помаленьку. В основном, кажись, дурью.

Не слишком ли легко он всех сдает? Да нет, он нашими руками надеется от них избавиться и так обезопасить себя - это бывает. Что же мне такое показалось?

- План дома нарисуешь?

- Только уж вы на меня не ссылайтесь, ежели с ними беседовать будете.

- Какой разговор, Беня.

- Для меня - самый важный. Господина полковника-то я давно знаю, он человек честный и своих в обиду не даст. А с вами, извиняюсь, дела пока не имел...

- Ты уж к нам в свои записался? - ухмыльнулся Усольцев.

- Сотрудничество - вещь пользительная. Мы за мирное существование двух систем.

Майор опять опешил.

- Чего? Каких систем?

Вертя в пальцах карандаш и примериваясь, как рисовать, Цын отмахнулся.

- Это из юности моей коммунистической, вам не понять. Вот тут, значится, крылечко...

Усольцев вопросительно глянул на меня. Я пожал плечами. Что за околесицу Беня нынче несет...

- С этой стороны в первом этаже шесть окошек, во втором - четыре...

Конечно, и в Ишеевке, и даже в самом Симбирске устроить базу остроумно и верно. Полно принадлежащих патриаршеству странноприимных домов, полно частных пансионатов - паломников и своих, и зарубежных не счесть; послушников, едущих хоть словом перемолвиться с патриархом перед обетами; не счесть журналистов и ученых, опять-таки и своих, и из иных стран... Легко затеряться.

Нет, не об этом я подумал.

Беня, прикусив кончик языка, старательно чертил.

Конечно, скорее всего, мы там никого не застанем. Опасаясь, что мы найдем Беню раньше и расколем, они, естественно, должны уже слинять давно, ради чего бы они в этом особняке Мокеева не собирались...

Нет, не то.

Беня поднял на меня виноватые глаза.

- Вы уж поаккуратней, - сказал он. - То ж малина... опорный пункт, по-вашему. Сейчас там три, а сейчас - пятеро...

Там оказалось двенадцать. И уйти они ни как не могли - держал товар, о котором Беня и слыхом не слыхал. В подвале бывшего не опорным, а перевалочным пунктом дома дожидалась транспорта рекордная партия героина-сырца для Европы; такую не увезешь в чемодане. Подготовленный канал с сопровождением, со всеми документами, подстраховками, таможенными льготами должен был сработать назавтра. Как эти люди проклинали Беню, втравившего одного из них в дурацкое, пустое и принявшее столь неожиданный оборот дело! Правда, тюкнутый в темечко особенно не распространялся о том, как на пустышке купил его Беня - стеснялся выглядеть дураком...

Все это я узнал позднее.

Коль скоро тюкнутый не зарегистрирован ни в одном травмопункте, ни в одной из больниц города, значит, скорее всего, он в доме - так рассудили мы с Усольцевым. Дом аккуратно обложили ишеевские оперативники через четверть часа после того, как Беня начал давать показания. Но Усольцеву не терпелось пощупать самому. Следить за точкой весь день, два, три казалось ему в сложившейся ситуации бессмысленным - а вдруг, к тому же, Беня соврал и нет там никакой малины? - и потому невыносимым. Это было его дело - я расследовал катастрофу "Цесаревича", покушение на патриарха. Но когда, сильно на себя раздосадованный за то, что до сих пор и слыхом не слыхал об активном местном торговце дурью, Усольцев сказал:

- Ну, что же, я вызываю свою группу, - я ответил:

- Я тоже.

- Вам-то зачем, Александр Львович?

От возбуждения и тревоги я стал болтлив не в меру.

- Понимаете... полный дурак я только с женщинами. Что мне скажут тому и верю. А тут чудится мне какой-то подвох, а какой - никак не соображу. Значит, лучше быть поближе к делу.

Начинало смеркаться, когда два авто подъехали к углу Хлебной и Дамского проспекта, где были сосредоточены почти все лучшие в Ишеевке заманчивые для женщин магазины, и, не выворачивая на Хлебную, остановились. В дороге мы по радио успели получить дополнительные сведения: сам Мокеев с семьей уже неделю как убыл на воды, дома оставив одного управляющего; да два приехавших откуда-то из Сибири незнатных журналиста снимают у него мансарду. Круг знакомств у них обширный. С момента установления наблюдения из дома никто не выходил и в дом не входил; есть ли кто внутри - неизвестно.

- Держись ко мне поближе на всякий случай, - поправляя кобуру под мышкой, сказал я Рамилю. Тот механически кивнул, явно не очень-то меня слыша; глаза горят, щеки горят - первое серьезное дело.

- Ну зачем вам-то рисковать? - полушепотом сказал мне командир группы "Добро" Игорь Сорокин. И С раскованной прямотой добавил: - Ведь под сорок уже, реакция не та...

Я только отмахнулся. Меня будто бес какой-то гнал. Амок.

Эта операция была поспешно совершаемой глупостью, от начала и до конца. И хотя мы взяли всех, в том числе и тюкнутого, в том числе и товар - если бы не подвернулось "Добро", охранники товара постреляли бы половину десятки Усольцева, а то и больше. Сам того не ведая, Беня отправил нас в осиное гнездо.

И вот, когда мы уже заняли позиции под окнами, и на звонки в дверь никто не отвечал, а потом управляющий, якобы сонно стал спрашивать, то надо, и сообщил, что хозяин в отъезде, и честный Усольцев уже помахал у него перед носом ордером на обыск, и первая пятерка уже вошла в дом, я вдруг понял, какая мысль, ровно никак не могущий родиться младенец, крутилась и пихалась пятками у меня в башке.

Это был не Беня.

Со мной разговаривал тот самый дьявол. Тот самый мутантный вирус. Просто Кисленко, человек порядочный и добрый, не выдержал раздвоения, а преступник Цын с дьяволом сжился легко; он даже не понял, что одержим. Все побуждения и повадки дьявола были ему сродни. Но его бред про сокровища рядовых коммунистов и личную диктатуру патриарха произносили из мрачной бездны те же уста, которые подсказывали убийце великого князя бред про красный флаг и про то, что народу нечего жрать.

Я похолодел от жуткой догадки. Идиот, нужно срочно ехать обратно, манежить Беню до изнеможения; в какой момент его осенило, где, кто находился рядом, что ели, что пили... И тут в доме началась пальба.

Державший соседнее с моим, угловое окно Рамиль рванулся к крыльцу дома. Мальчишка, сопляк; товарищам помогать нужно, делая как следует то, что поручено тебе, а не мечась между тем, что поручено одному, другому, третьему товарищу... С диким звоном разлетелось окно - не мое, Рамилево и из дома вниз выпрыгнул, растопырив руки крестом на фоне темнеющего неба, вооруженный человек.

Рамиль рванулся обратно. Чуть оскользнулся на росистой траве. Выровнялся мгновенно, быстрый и сильный, как барс, но такой беззащитно мягкий, почти жидкий, по сравнению с мертвой твердостью металла, которая я это чувствовал, знал всей кожей - то ли уже вытянулась, то ли уже вытягивается ему навстречу. Я успел выстрелить в ответ, успел размашисто прыгнуть на Рамиля; успел головой и плечом сшибить его с ног и убрать с той невидимой, тонкой, как волос, прямой, на которой в эту секунду никак нельзя было находиться живому.