Осенние визиты

плечу. Дети все равно чувствуют истину. Лишь когда они начинают взрослеть,

приходит стремление свести слова и правду воедино.

- Тебе звонили с телевидения, - сказала мама, пока Кирилл ел. Обед был

ритуалом, изменения в котором не допускались. Людмила Корсакова всегда

приходила обедать домой - и подразумевалось, что Кирилл будет поступать так

же. Не только ради правильного питания - хотя она и придавала ему большое

значение. Главным был короткий разговор, деливший день на две части -

обязательную, но не имеющую никакого значения, когда Кирилл был в школе, и ту,

которая, собственно, и составляла жизнь Кирилла. Если бы он взял на себя

отвагу выразить собственные ощущения в словах, то сказал бы, что мама

относится к нему, как ювелир к огромному алмазу, медленно превращаемому в

сияющий бриллиант.

- С какого? - торопливо глотая горячий суп спросил Кирилл.

- С районного кабельного... возьми хлеб.

В мелочах Кирилл с мамой никогда не спорил.

- Они собираются делать еженедельную детскую программу. Попросили тебя прийти,

вероятно предложат быть ведущим.

Год назад Кирилл соскочил бы со стула и что-нибудь закричал.

- Здорово, - откладывая ложку сказал он. - Я завтра схожу, ладно? У меня

настроение такое... странное.

- Стишное, - подсказала мама.

Он кивнул.

- Я записала телефон, позвонишь и договоришься. На завтрашний вечер. Режиссера

зовут Павел Валентинович, постарайся оставить хорошее впечатление.

Кирилл кивнул. Разумеется, завтра они пойдут на телевидение вдвоем. По

телефону он поговорит сам - чтобы продемонстрировать свою самостоятельность,

но окончательное решение примет мама.

Ювелиру виднее, как гранить алмаз.

- Ну все, мне пора, - Людмила Корсакова поднялась, секунду смотрела на сына,

словно собираясь сказать что-то еще. Наклонилась, чмокнув его в макушку.

- Пока, мам.

- Вымой посуду, хорошо?

- Хорошо, мама.

Людмила вышла из кухни. Кирилл сидел неподвижно, слушая, как она одевается в

прихожей. На его лице медленно проступало напряжение - которое уже некому было

увидеть.

- Кирилка!

- Да? - он повернулся, снова расслабляясь снаружи, словно мама могла увидеть

его сквозь стену.

- Ты ни дашь мне свои новые стихи?

Кирилл молчал.

- Мне надо показать их серьезным людям.

- Как-нибудь потом, мама. Ты что-нибудь старое им дай, ладно?

Мама подчеркнуто громко вздохнула.

- Ты не лентяйничаешь, Кирилка?

- Не знаю.

Людмила Корсакова тихонько засмеялась.

- Все-таки поищи, Кирилл.

Хлопнула дверь.

Мальчик, сидящий за столом, медленно взял ложку, посидел минуту, не двигаясь.

Потом поднялся. Недоеденный суп отправился обратно в кастрюлю, тарелка и ложка

в раковину. Кирилл налил бокал уже остывшего чая и отнес в свою комнату. Потом

вышел в прихожую и закрыл дверь на второй замок.

Он снова остался один - мальчик, боящийся взрослеть. Одному - легче.

Кирилл был в центре внимания всегда, сколько себя помнил. Просто потому, что

он умел писать стихи - в том возрасте, когда другие дети еще не способны

запомнить чужие. Трехлетний поэт... пятилетний поэт... восьмилетний поэт...

Он привык.

У него не было друзей среди ровесников - та неизбежная цена, которую платят за

любой талант. Кириллу стало бы легче, знай он, что эта плата не зависит от

возраста, а прилагается ко всем, вставшим над толпой. Но он отнес ее лишь к

себе - ошибка любого ребенка, считающее все происходящее с ним уникальным. Он

искал друзей среди взрослых, и находил тех, кто старательно пытался относиться

к нему на равных. Потом он смирился.

Одному - легче.

Кирилл плюхнулся на кровать, даже не потрудившись позвонить на телестудию. Его

слегка знобило, и он не мог понять причину - то ли вернувшийся страх, то ли

разговор с мамой. Телевидение? Да, он мог вести детскую программу, читая

сочиненный взрослыми текст, а изредка - свои стихи. Это была награда, честно

заработанная, горькая и ненужная. Кирилл понял все, еще год назад. Он ничем не

лучше других. Просто умел в пять лет то, чему другие учатся в двадцать. Если

отбросить возраст, то Кирилл был одним из многих поэтов, известных лишь

десятку друзей и собирающихся на свои "литературные вечера" в районных

газетках и домах культуры. Тринадцать лет делали его уникальным... но уже куда

меньше, чем раньше.

Детство - преходящий недостаток.

Кириллу было интересно, что скажут мама, когда поймет это. Вряд ли отнесется

спокойно. Ювелир, узнающий, что старательно гранил под бриллиант кусок стекла,

не сможет примирится с этим.

В комнате стемнело, и утренняя тоска стала возвращаться. Е„ можно было

прогнать... ярким светом, громкой музыкой, но Кирилл не шевелился. Что-то

приближалось. Накатывало. Тоскливое, неудержимое, близкое тьме - тень от тени,

страх от страха. Кирилл стиснул зубы. Так, наверное, умирают... или рождаются.

И вдруг его отпустило. Разом.

Мир снова стал прежним, тоскливым, но спокойным. Кирилл с шумом втянул воздух,

почувствовав, что непроизвольно задержал дыхание, может быть минуту, может

быть две назад. Он вспотел и ослаб.

что это было?

Кирилл привстал, потянулся к выключателю. Замер.

В двух метрах от него, за письменным столом (большим, солидным, взрослым)

кто-то сидел.

- Ну? - сказал кто-то. - Включай свет.

Как загипнотизированный Кирилл щелкнул клавишей. Свет больше не был другом и

защитником, убийцей ночных страхов. Свет предал его, показав то, что явилось

во тьме.

За столом сидел мальчишка. Подросток, тощий и голый, улыбающийся, глядящий на

Кирилла так, словно видел его и в темноте.

- Сделай удивленные глаза, - сказал мальчишка. - И успокойся. У нас еще есть

время, но его так мало, что лучше поторопиться.

Кирилл слишком часто видел самого себя, не в мертвой статичности фотографии, а

по тому же телевизору, чтобы ошибиться.

- Это я, - сказал он.

Мальчишка кивнул.

- Ты.

Он встал - спокойно, не стесняясь наготы. Посмотрел на Кирилла - задумчиво,

оценивающе.

- Зови меня Визитер.

10.

Говорили, что на этой даче несколько раз останавливался Сталин. Хайретдинов

никогда не опровергал устоявшееся мнение - хоть и выяснил в свое время, что

вождей крупнее Микояна старые стены не знали.

Недалеко от Москвы, почти чистый воздух, вышколенная прислуга и удобная для

охраны планировка - что еще надо человеку, занимающемуся большим бизнесом и

большой политикой?

Весь вечер Рашид Гулямович был не в духе. Прогулялся под мелким дождиком в

"саду" - если можно так называть солидный кусок леса, обнесенный крепким

забором. Против обыкновения не отгонял охрану. Прилетевшего из Саратова с