Фантастика, 1962 год

– Ну, я ввел эту штуку… соль серебра, что ли, - сказал Казимир. - Теперь что? Да ты зачем поднимаешься?

– Надо, - сказал Виктор и сжал губы: ноги у него были ватные. - Я сам должен поглядеть, ничего не поделаешь. Да мне и лучше уже.

– Ну, смотри, - сказал с опаской Казимир.

– Я и смотрю, - бормотал Виктор, прильнув к окуляру микроскопа. - Я и смотрю…

– Ты переутомился, это ясно.

– Ясно, - повторил Виктор. - Конечно, ясно.Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.

Перед закрытыми веками плавали тонкие, слегка изогнутые жгутики. Даже в окуляре электронного микроскопа, разбухшие от таннина и облепленные панцирем из солей, они казались хрупкими, легкими, беззащитными. Но нервные клетки под их воздействием плавились, распадались и исчезали. Маленькие, тоненькие, неумолимые, жадные, плодовитые паразиты. Ничто не интересовало их во всей сложнейшей системе человеческого организма - они упрямо и безошибочно продвигались к головному мозгу, выбирали там самые подходящие для себя участки, пробирались в нервные клетки, в их ядра и там начинали командовать по-своему. Им нужна была живая, нормально работающая клетка, с ее белками, с ее сложным, точно отлаженным механизмом производства. В ослабевшей, больной клетке они чувствовали себя плохо, а в мертвой, распавшейся умирали. Но до смерти они успевали обзавестись многочисленным потомством, и молодые вирусы шли на штурм соседних клеток, оставляя на своем пути новые, еще более обширные разрушения.

– Казимир, хочешь полюбоваться на них? - проговорил он, не открывая глаз.

– На кого? - удивился Казимир.

– На тех, кто сидел внутри у Карела. На тех, кто залез в мозг Таланову и Юнгу. Познакомься, хоть будешь знать, с кем имеешь дело, в случае чего.

Казимир, затаив дыхание, посмотрел в микроскоп.

– Вот эти… кривые палочки? - спросил он.

– Они самые. Нейровирусы. Убийцы нервных клеток.

Казимир медленно выпрямился. Лицо его сделалось сумрачным, глаза потемнели, перестали излучать сияние.

– Тяжело на это смотреть, когда знаешь… - он махнул рукой.

– Готовь препарат из пробирки номер семь. Я пока запишу результаты. - Виктор взял с полки бактериологический справочник, полистал его и начал записывать в тетрадь: “При бактериоскопическом исследовании клеток зрительного бугра после окраски генцианвиолетом были обнаружены обширные разрушения клеток - расплавление, зернистый распад, исчезновение. В ранее исследованных клетках красного ядра и черной субстанции таких изменений не имеется. После обработки таннином с солями серебра в ядрах клеток зрительного бугра удалось обнаружить вирус неизвестного мне типа (в справочнике Вейсса и Зелеранского такого вируса нет)”. Он отложил ручку. “Конечно, они есть не только в клетках зрительного бугра. Скорее всего они локализуются в диэнцефалоне, в ретикулярной субстанции…” - Ну, хорошо, посмотрим еще этот препарат, из правой теменной области, возле абсцесса…

– Готово, Казимир?

– Можешь смотреть.

“В правой теменной области, вблизи от посттравматического абсцесса и пояса лейкоцитарной инфильтрации вокруг него, - записывал снова Виктор, - обнаружены также обширные разрушения нервных клеток, вызванные вирусами. Разрушения эти местами вплотную примыкают к инфильтрату…” Он задумался. “Да, Карела ожидали только страдания, невыносимые боли, для него надежды не было… Если он это знал, тогда… Или все-таки если б анабиоз… - У него нехорошо засосало под ложечкой от этой мысли. - Нет, нет, это все необратимые изменения. Он умер бы на Земле во время операции или после. Не утешай себя, что за дешевая трусость! Вовремя не решился на анабиоз, а потом еще и недосмотрел…”

– До чего мне хочется пить! - простонал Казимир. - Глотка слипается, даже больно.

– Ну, нельзя тут пить, потерпи, Казик. Еще немного. Возьми кусок ваты, обмотай марлей, окуни в лизол и все в кабине как следует оботри. Потом оставь здесь комбинезон и отправляйся немедленно в душевую. Придешь потом, когда отдохнешь и поешь.

– А как же ты? Я боюсь тебя оставлять, - Казимир еле говорил.

– Не беспокойся, все будет в порядке, - сказал Виктор. - Ты помни, что я сказал: не подходи близко к Владиславу, разговаривай с ним через маску. И он пусть надевает маску, у вас там, в кабине, есть марля. А ты, конечно, перейди спать в другое помещение. Возьми лизол, протри все там - ну, хотя бы в кабине Таланова. Обещаешь?

– Обещаю, - хмуро сказал Казимир. - Черт знает что! Владислав не согласится.

– Владислав опытный астронавт, он все прекрасно поймет. Ты сам-то пойми как следует: это последний наш шанс. Иначе мы все пропали.

Виктор посидел один, потом встал и, неуверенно ступая, пошел в изолятор. Таланов спал. Юнг сидел на койке, сгорбившись, опустив голову и уронив сложенные руки между колен. Он не пошевелился, когда вошел Виктор.

– Как ты себя чувствуешь, Герберт? - спросил Виктор.

Юнг медленно поднял голову и поглядел на Виктора своими светло-голубыми глазами: он больше не косил, но взгляд был какой-то странный, отсутствующий.

– Не знаю. Я все ясно вижу. И двигаться могу нормально. Как будто болезнь прошла. Но я стал совсем другим, это я чувствую.

– Каким же?

– Совсем другим, - повторил Юнг. - Не знаю, как тебе объяснить. Я понимаю все, что происходит, а мне все равно. Разве мне может быть все равно? Вот Таланов заболел, и все заболеют, наверное, и все мы погибнем, а мне ни вас, ни себя не жалко. И жену не жалко и детей, а я ведь так их любил, - он говорил тихо, ровно, без выражения. - Я нарочно думал о том, что с нами случится, представлял себе все подробности - и ничего не испытывал. Пропали все чувства, И вообще мне ничего не хочется: ни есть, ни пить, ни спать.

– Ну, это даже и удобно, - попробовал пошутить Виктор.

Юнг ничего не ответил,

– Давай я тебя обследую, - вздохнув, сказал Виктор.

Герберт был как будто здоров, только тонус организма несколько снизился: сердце работало вяловато, кровяное давление было несколько ниже нормы, сухожильные рефлексы ослабели. “Острый период, очевидно, уже миновал, - думал Виктор, глядя на Юнга. - Как стремительно развивается эта болезнь! Инкубация, очевидно, не более двух суток, острый период - тоже. Вирусы уже добрались до мозга и прочно устроились в облюбованных местах. Что дальше? Смерть? Сумасшествие? Частичная неполноценность? Чего нам ждать от этой милой, мирной планеты с ее подземными жителями и загадочными врагами?” Он вдруг вспомнил, как совсем недавно, глядя из верхнего люка ракеты на мирную красно-розовую долину, мечтал о романтике, о необычайных событиях, о встречах с разумными существами иных миров… “Я стал совсем другим, - повторил он про себя слова Юнга. - Кто знает, что дальше будет, а пока… пока я стал взрослым. Да, пожалуй, так это можно назвать…” За последние два-три дня он пережил больше горя, ужаса и усталости, чем за все двадцать шесть лет своей жизни. Сейчас он был уже не великовозрастным мальчишкой, мечтающим о подвигах, а мужчиной, вступившим в тяжелый бой. Он был болен, смертельно устал, но знал, что будет держаться до последнего вздоха, потому что отвечает за товарищей. Он подумал еще, что если б Юнг был врачом, его, может быть, тоже подхлестывала бы ответственность и он если не чувством, то разумом понимал бы, что надо действовать. И ему тогда было бы легче… “Фантазия! - оборвал он себя. - Все зависит от характера разрушений в мозгу. Кто знает, что будет еще с тобой самим. Несомненно, это более легкая форма, И вдобавок энергии на тебя лучше действует, чем на других… Карел, Карел… что же с ним случилось? Посттравматический абсцесс… а может, все-таки не посттравматический? Да нет, не могут же эти вирусы…”