Фантастика, 1962 год

– Герберт, постарайся вспомнить, - мягко, но настойчиво сказал он. - Ты ведь с Карелом не в лервой экспедиции вместе. Так вот, ты ничего не слыхал о том, что у него была травма черепа?

Юнг поднял глаза.

– Была, - ответил он без всякого выражения. - Была травма. Карел сказал мне.

– Когда? Когда сказал?

– Незадолго до смерти, - так же равнодушно проговорил Юнг. - Он сказал, что два года назад, в последнем рейсе, они столкнулись с метеоритным роем. Их сильно тряхнуло, он ударился головой о пульт управления, потерял сознание.

– Почему он это сказал? Почему раньше молчал?!

Юнг продолжал, монотонно и спокойно:

– Он сказал, что у него начинаются очень сильные головные боли. И что его предупредили врачи: если такие боли начнутся, надо немедленно лечь в клинику на операцию. Иначе - сумасшествие и смерть.

– И поэтому он решил не дожидаться! Но почему же ты нам сразу не сказал?

– Я только теперь понимаю, что он в самом деле это говорил. А раньше думал, что мне это показалось.

– Но как же его пустили в полет, если он болен? Как ему удалось скрыть это от сотрудников Лунной станции? - говорил Виктор, обращаясь скорее к самому себе, чем к Юнгу. - Ведь у него в карточке нет никакого упоминания о травме.

– Наверное, он хотел летать, - сказал Юнг.

– Да, конечно… Во всяком случае, самоубийство Карела не вызвано вирусным заболеванием. А мы боялись…

– Эта болезнь, по-видимому, не может вызвать попыток самоубийства, - спокойно сказал Юнг. - Сначала она ошеломляет, пугает, но зато и лишает власти над своим телом, над своими движениями. Карел смог покончить самоубийством только потому, что ты незадолго до этого дал ему таблетку энергина. А потом… потом становится все равно…

Он сказал это без горечи, но Виктору стало так страшно, что захотелось кричать.

Он услышал глухой стук и не сразу догадался, что стучат в дверь медицинского отсека.

– Впусти меня! - крикнул Казимир за дверью. - Я подготовился!

Виктор открыл дверь. Казимир был в маске и в легком комбинезоне;

– Вот! Отсюда - в душевую, как ты требуешь. Там продезинфицирую и себя и комбинезон. Владиславу я уже сказал, чтоб он к душевой и близко не подходил. Пускай моется в шлюзовой кабине. Все!

– Почему не спишь? - спросил Виктор, тяжело опускаясь на сиденье.

– Я не устал. Вымылся, напился, наелся - и все в порядке. Хотим с Владиславом ехать в город, разговаривать с этими подземными жителями. Я уже подготовил словарик и грамматику.

– Так быстро? - удивился Виктор.

– А “Линг” на что? Он знаешь какой! Ну, словом, Владислав послал меня спросить благословения у Таланова. Хотя он, конечно, не будет возражать.

– Он спит, - сказал Виктор. - И вообще он болен. Поезжайте, конечно. И постарайся у них обязательно узнать, что это за болезнь, какой у нее исход, как передается инфекция. Может, у них есть лекарства против нее.

– Обязательно узнаю. Хотя не представляю себе, как это мы будем переписываться через стену.

– А почему они все-таки не выходят?

– Да вот боятся глегов. А мы даже не знаем, кто такие эти глеги и как они выглядят. Может, и нам их надо бояться. А ты что будешь делать?

– Я буду спать, - сказал Виктор. - Приедешь разбудишь. Очень хочу спать.

– Конечно, спи, - поспешно проговорил Казимир. - Ты устал как черт.

Виктор видел, что Казимир поглядывает на него с опаской, но ему было уже все равно. Он знал, что если хоть немного не отоспится, то не вытянет.

– Иди. Все в порядке, не бойся, - сказал он.

Он вернулся в изолятор, еле передвигая ноги.

Юнг по-прежнему сидел не шевелясь и глядел в пол.

– Герберт, - тихо сказал Виктор. - Если я лягу спать, ты меня разбудишь через три часа?

– Конечно, - Юнг посмотрел на часы. - Через три часа - значит, в десять часов двенадцать минут я тебя разбужу. Можешь спать.

– А ты так и будешь сидеть? - спросил Виктор, ложась. - Если хорошо себя чувствуешь, попробуй заняться своими записями. Ты ведь хотел привести их в порядок.

Он еще успел увидеть, как Юнг молча поднялся и пошел к столу. Потом сразу заснул.

На этот раз беседовать было легче. Там, за стеной, уже подготовились к их приходу: расчистили большое окно, и за ним стояло четверо. Когда глаза немного привыкли к белрватой мерцающей полумгле, Казимир сказал:

– Нет, они, конечно, разные. Нам они кажутся похожими только потому, что сильно отличаются от нас. Как европейцу кажутся вначале похожими все японцы или китайцы. Посмотри. Вот этот, высокий, - старик. А тот, позади, наверное, очень молод… или нет, это женщина… да, определенно женщина!

– Ну, что ты! - усомнился Владислав.

– Посмотрим, - Казимир продолжал вглядываться в странные птичьи лица тех, кто читал их письмо, прижатое к перегородке.

Окончив читать, они начали оживленно переговариваться. Их жесты и мимика были настолько своеобразны, что нельзя было понять, радуются они или огорчаются. Казимиру показалось, что они чемто рассержены; потом он решил, что за стеной идет ожесточенный спор. Один из спорящих повернулся к астронавтам и начал что-то горячо говорить, потом вдруг умолк, открыв рот.

– Вспомнил, что мы просили писать, - догадался Казимир.

– Уж очень ты проницательный, - сказал Владислав. - Прямо ясновидец.

– Прочел бы ты столько их книг, сколько я за эти дни, тоже стал бы проницательным… Вот начали писать… Ну, конечно, это женщина! Чего смеешься? Женщины здесь носят высокие головные уборы, и одежда у них более яркая, чем у мужчин.

– Однако вид у этой дамы… - заметил Владислав.

– А ты представь себе, какими уродами кажемся ей мы, - усмехнулся Казимир. - С нашими толстыми носами и губами, с маленькими глазами, большие, неуклюжие… Ну, вот и письмо готово.

К перегородке приложили письмо. Казимир напряженно читал его, поглядывая в словарь, а Владислав смотрел на тех, кто стоял за перегородкой.

Сейчас и он видел, что они разные. Даже глаза неодинаковые: у старика и у женщины большие, чуть посветлее, не то темно-зеленые, не то темнокоричневые, а у двух других - совсем темные, почти черные. Веки у них все-таки были - тонкие, как пленка, морщинистые, более темного цвета, чем все лицо, - но увидеть их удавалось лишь тогда, когда люди-птицы опускали глаза. Это были первые разумные существа, которых довелось видеть Владиславу. В первых двух полетах на неизвестные планеты он видел только ящериц да рыб и уж думал, что здесь будет то же. Люди-птицы тоже глядели на него, и он чувствовал себя неловко под этим напряженным неотступным взглядом.

– Вот послушай, что они пишут, - сказал Казимир. - Нет, подожди, я проверю кое-что.

Он подчеркнул одно слово в письме, приложил листок к перегородке и показал на скафандр. За перегородкой дважды махнули рукой справа налево.