Александр Громов - Год лемминга

Возле церкви Всех Скорбящих я поизучал вывешенный на щите план кладбища, неприятно похожий на схему разделки говяжьей туши, и отыскал двадцать первый участок. Дорожка в снегу была убита основательно, песочком не посыпана, так что я дважды поскользнулся на наледи, пока дошел. Могила родителей была в порядке: наверно, кто-то за ней ухаживал, так что и поправлять было нечего. Малахов Николай Ефимович и Малахова Инна Васильевна, дата смерти одна на двоих. Давней мгновенной смерти в смятой в гармошку автомобильной жестянке…

Скромная, но достойная плита, заведомо не халтура местной гранитной мастерской. Полированный черный кварцит, буквы – золотые.

Почему-то я не испытывал никаких эмоций – может быть, оттого, что никак не мог вспомнить ни отца, ни мать? Много ли каждый из нас помнит с четырехлетнего возраста? То-то и оно. Почему я решил, что должен улавливать какие-то флюиды? Мистика это. И вообще никто из живущих не помнит покойников, в лучшем случае помнят легенду о них, и то если при жизни эти люди были сколько-нибудь достойны легенды или хотя бы кому-нибудь нужны на этом свете.

А кто ты сам такой, спросил я себя, кому нужен? Димку ты подставил, Ольгу тоже, Кручковича не спас, у Самохина украл два года жизни. Единственный сын не помнит тебя и знать не хочет… Мать он почему-то помнит!

Стоп! Проехали. Только таких эмоций мне сейчас и не хватало. А с Ольгой как-нибудь образуется. Еще не вечер. Еще успею подумать.

Мобилизовав запас приличествующих мыслей, я стоял и смотрел на гранитную плиту. Сколько же лет я тут не был? Пять? Семь? Надо бы заказать выгравировать портреты – фотографии есть. Хотя в моем положении как теперь закажешь? Фотографии и те не при мне, теперь я до них долго не доберусь, и все, что есть у меня с собой, – память…

Одну фотографию я помнил хорошо. Как и другие, она оказалась в моем личном деле в особом пакете, и вручили мне ее перед окончанием Школы. Довольно скверный любительский снимок, сделанный кем-то из сослуживцев отца на похоронах. Себя я там не нашел, конечно. Много людей, снятых в основном со спины, много венков, краешек гроба, в углу кадра на снегу кладбищенской аллеи громоздятся отвалы мерзлой земли. Крайняя аллея, слева могилы, справа – ограда кладбища, а на дальнем плане за сеткой голых зимних ветвей кладбищенских деревьев – одноглавая церковь…

ОТСЮДА НЕ ВИДНО ЦЕРКВИ!

Как часто нам хочется забыть очевидные, но досадные неприятности! Закрыть глаза – и нет их… Первым делом я подумал, что ошибся – но шиш, плохой зрительной памятью я никогда не страдал, так что пришлось признать, что ошибки нет. Я отступил назад и начал метаться, выискивая место, с которого фотограф взял ракурс. Кажется, здесь… Точно, здесь. Во всяком случае, это единственная возможная точка, иных вариантов просто нет. И что-то тут не так… А «не так» вот что: церковь за спиной, она никак не могла попасть в кадр…

Это не ТО кладбище!

Примерно так, должно быть, чувствовал себя тот ирландский комендант крепости, которому солдаты Кромвеля оторвали деревянную ногу и шарахнули ею по голове. Кладбище-то, может, то самое, Калитниковское, но место – другое, и фотография – липа. Странно… Странно и непонятно. Случайно попала в пакет не та фотография? Еще более странно. А поди теперь подними втихую кладбищенские документы! Дурило я. Как ни крути, а умом не вышел. Не догадался даже изготовить копию «пайцзы», обыкновенный муляж для идиотов, без встроенного маячка и прочей начинки. Полезная была бы вещь.

Обогнув по плитчатой дорожке замерзший пруд, я двигался домой не спеша. Погуляли – и на первый раз хватит, не хватало мне еще плеврита в качестве осложнения. Неприятна история с кладбищем – но разберусь в другой раз. Домой… Любопытно, как меняется понятие слова «дом», размышлял я, топая по Талалихина. Дом. Домой. Не домой я иду, а к Ольге, и завтра, а то и сегодня уйду совсем. Нет у меня дома.

И тут меня ужалило довольно крепко. Я выбрал позицию и стал ждать.

Через десять минут к дому подъехала машина, и из нее вышли четверо. Я прекрасно знал, куда они идут.

Не знаю, зачем я кружил возле дома Ольги еще долго, после того как они, поднявшись в квартиру и приказав по радиотелефону водителю отогнать машину за угол, принялись меня ждать, и даже после того как они в конце концов уехали, забрав с собой Ольгу. Я еще долго ждал чего-то.

Возвращаться не было смысла – даже если они не оставили в квартире ни людей, ни сюрпризов, во что я не верил. Рюкзачок с моими вещами ждал меня в камере хранения на Казанском вокзале.

– На этот раз он попался, шеф. – Волосатая раскормленная муха, невесть как залетевшая в комнату, как раз сейчас перестала бестолково метаться под потолком и, оборвав жужжание, присела на краешек стола. Может быть, оттого, что сидящий за столом человек желал сохранить нечаянную оглушительную тишину, его голос прозвучал спокойнее обычного:

– Вы хотите сказать, что взяли его?

Маленький человечек с детским личиком и тонким прямым шрамом наискосок через щеку неодобрительно скосил на муху глаза, но тут же вернул взгляд к сидящему и покачал головой:

– Пока нет. Однако мы плотно ведем его уже вторые сутки. Безусловно, он догадывается об этом и попытается снова оторваться. Наша задача не позволить ему этого, иначе говоря, не создавать ситуаций, которые он мог бы использовать. Должен сказать, что объект то предельно осторожен, то нахален прямо-таки вызывающе. Очень трудно предсказуемый тип – до сих пор он не дал нам стопроцентной уверенности в благополучном исходе операции захвата. Я прошу вашей санкции на продолжение наблюдения при отказе от немедленной попытки задержания. Как только объект занервничает, мы начнем действовать.

– Вы надеетесь, что объект допустит ошибку?

– Рассчитываю на это, шеф.

– На вашем месте я бы на это не рассчитывал.

Маленький человечек почтительно замер, и лишь опытное ухо могло различить каплю иронии в его голосе.

– Простите?

– Он не делает ошибок. – Сидящий звучно припечатал ладонь к столешнице. Муха с гудением метнулась из-под ладони, забилась об оконное стекло. Сидящий поморщился. – Да, представьте себе, он их не делает. Мне кажется, к настоящему моменту вы могли уже догадаться об этом сами. Или вам мало опыта ваших предшественников?

Человечек вскинул голову, отчего тонкий шрам искривился и потянул за собой кожу на подбородке.

– Простите, шеф, – сказал он казенным голосом, выждав короткую паузу. – Вероятно, вам известно нечто такое, что неизвестно мне.

Он лишь намекал – не клянча, не унижаясь. «Не так уж плох, – подумал сидящий. – Будет жаль, если сломает себе шею».