Александр Громов - Год лемминга

Он закурил, алчно глотая дым, с наслаждением вытянул гудящие после подъема ноги. Звонить Ольге, пожалуй, не имело смысла. Ну-с, что у нас там еще?

Похоронная документация Калитниковского кладбища появилась по первому требованию. Тут все было чисто: участок такой-то, похороны состоялись тогда-то, плата за аренду и уход внесена до 2055 года включительно. Даже указано, из какого морга поступили тела покойных. К архиву морга Малахов не пробился и махнул рукой. Ну что – морг. Все равно заставить эту публику грамотно вести документацию еще никому не удавалось. А вот архив дорожной полиции, база данных свободного доступа… ну и система поиска у них… ага… Малахов Николай Ефимович, Малахова Инна Васильевна, Шалун Геннадий Карпович… это, наверно, тот шоферюга… ничего себе шалун… так… ДТП, встречное столкновение, схема прилагается, акт судмедэкспертизы… по-видимому, мгновенная смерть всех находящихся в автомобиле… место происшествия – Москва, Владимирка… это где же такой дом? Ага. У Терлецких прудов, стало быть. Проверить можно?

Можно. И должно. Хотя бы элементарной проверочкой. В общедоступной части архива телецентра – тогда еще не епархии СДЗН – такие сведения имелись. Всего две строчки на экране компа: время и место ДТП, число погибших, съемочная группа программы новостей не высылалась.

А вот это странно, подумал Малахов. Что у них стряслось на телецентре в тот день 2005 года? По обыкновению тех лет, отбивали штурм? Заведомо нет. Что-то настолько сенсационное, что не нашлось свободной группы для съемки кровавой трагедии? Он внимательно просмотрел материалы открытого доступа, касающиеся того дня. Тоже нет. На редкость спокойный, пустой день; на такую мормышку, как три трупа, телевизионщики должны были клюнуть немедленно – ан нет. В высшей степени странный факт, знаете ли. Такое впечатление, что кое-кого водят за нос, и кое у кого есть подозрение, что никакого ДТП на самом деле не было на Владимирке и не было водилы-наркомана… Впрочем, подозрение есть подозрение, что с него возьмешь. Недоказуемо. Притом данные по рождению, жизни и работе отца и матери подтверждаются всем, кроме свидетельских показаний друзей и сослуживцев – а где их теперь найдешь, свидетелей? А фотография с кладбища – нет, фотография не доказательство… И вообще, положа руку на сердце, нет нужды заниматься тем, что не назовешь иначе, как праздным любопытством во вред основной задаче. Есть такое мнение.

На всякий случай он напоследок набрал по памяти код общего архива Школы – хотя с полным основанием предполагал, что ответом и на этот раз будет лаконичное: «НЕ НАЙДЕНО. ПОВТОРИТЕ ЗАПРОС». Чудес по четвергам не бывает. Как, впрочем, и во все остальные дни недели.

Он ошибся. Нет, не в том, в чем он хотел и не смел надеяться ошибиться: архив Школы по-прежнему исправно делал вид, что его не существует в природе. Но ответ на запрос неожиданно оказался иным:

«НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА, МИША. ПОГОВОРИМ? ТВОЙ П.Ф.»

Я умирал. Один, на холодном пустыре, на ледяном ветру. А может быть, на холодной безлюдной улице или даже на безлюдной вымершей площади в вымершем городе – никак было не разобрать, да и неважно это было, и не нужно никому. И я был никому не нужен. Забыт. Вокруг меня кружилась метель, по заснеженной равнине гнало поземку, и колючая белая крупа била мне в лицо. Сколько времени я лежал – не знаю. Дрожь тела постепенно унималась, откуда-то изнутри появилась теплота, мало-помалу на меня снисходило умиротворенное созерцание, и я знал, что это – финал. Я не противился.

Какая разница – где. Замерзну, и кончено. Не самая худшая смерть, не самый неудобный запасной выход из зала ожидания, именуемого жизнью. С некоторым удивлением я рассматривал дома по краям площади – все-таки это была городская площадь, может быть, даже центральная. Некоторые здания были частично разрушены, и их верхние этажи осыпались бетонным мусором, другие были покрыты толстой сажей от фундаментов до крыш – видно, что горели, – но апогей катаклизма явно остался позади, и ниоткуда уже не воняло гарью, и не пепел падал с неба – снег. Валился в белое безмолвие. Тихо было вокруг, до звона тихо. Ни одного целого стекла. Ни одного человека, лишь я, последний. Брошенный.

Нет, не последний… Кто-то бредет в метели – темная сутулая фигура. Сюда идет, ко мне. Странный вид у этого типа, безразличный и одновременно угрожающий, как-то это в нем сочетается. Я отмечаю, что одет он чрезвычайно легко, словно бы успел адаптироваться и не мерзнет в мерзлом нашем мире. Снежный человек, йети. Не хочу возвращаться к жизни – после обморожения это всегда мучительно, я врач, я знаю. Оставьте меня в покое. Пусть он пройдет мимо меня, пусть не остановится…

Остановился, вглядывается. Нет, этот мне не поможет. Убьет. Написано на лице, если только это можно назвать лицом. Мне не страшно умирать в снегу. Быть убитым ради забавы, а то и ради еды – вот что страшно, вот чему противится рассудок. Не хочу. Уберите его от меня к дьяволу, ну же, быстрее! Штейн, Колено, сюда! Не могу шевельнуться, и крик замерз. За что меня? Я же не усомнился ни на миг, я предал то, за что умер Филин, и спас вас, подонки… Где моя «пайцза», ведь только что была тут, под пальцами… Нет «пайцзы». Ничего нет. А-аа-а-а!.. Фигура ловко припадает на колено, короткий кривой нож с негромким треском вспарывает меня от лобка до шеи, и мир взрывается воплем – вопят стены, басом грохочет небо, визжит поземка, и в этом кошмарном хаосе я с трудом различаю свой собственный вопль…

Бррр!..

Проснулся я резко, рывком. Нет у меня обыкновения досматривать сны наяву, и только по этой причине я не возопил в голос на весь Митридат. Тьфу.

Однако это внове. Надо же было позволить себе – заснуть среди бела дня! Пусть всего на минуту. Угораздило. Да еще после получения послания от Самого. Не так уж долго я обходился без сна, чтобы спать где попало и видеть дурацкие сны, – всего третьи сутки. Устал – да, но это другое. Очень устал, если честно себе признаться. Пора отрываться от «хвоста», а я слоняюсь от скамейки к скамейке и только ищу, где присесть.

Первым делом я осмотрелся по сторонам. Я бы не удивился, если бы в трех шагах от меня на парапете сидел Кардинал и хитренько мне подмигивал. Я весь вспотел от такой мысли, не сразу сообразив, что от такого соседства «демоний» меня наверняка предостерег бы – единственным известным ему способом. И действительно, вокруг меня на пятьдесят шагов не было ни души, вообще сегодня на Митридате было удивительно безлюдно, лишь двое мальчишек оседлали ствол пушки на постаменте да кучка туристов без гида слонялась вдоль края площадки, осматривая с высоты городские крыши, бухту и пролив. Порт был как порт, пролив как пролив с заметно различимой по цвету воды границей двух морей, по фарватеру лениво ползли два-три судна, правее едва проступавшей в дымке Тамани маячила неровная клякса острова Тузла, и нежарко – по южным меркам – пригревало солнышко. Тишь да гладь, словом. И снегом на голову – послание Кардинала.