Кир Булычев - Старый год

– Но ведь и не развиваются... Я имею в виду болезни.

– После приема у императора вы посетите меня, – сказал Леонид Моисеевич. – И мы с вами все обсудим. Все ваши болячки.

– Вам это не по зубам, – ответил Веня, и окружавшие его поклонники загудели.

Леонид Моисеевич пожал плечами, сморщился от боли и сказал Люсе:

– Ты знаешь, где меня найти.

Леонид Моисеевич побрел к своей комнате, никто ему не помог, а Люсю Дантес поволок к императорской приемной, которая располагалась в бывшей комнате милиции – вывеска так и не была снята. Коленка болела. Люся прихрамывала.

Велосипедист, что стоял на часах у двери, распахнул ее.

Оказывается, Люся все позабыла – но возвращение памяти было почти мгновенным.

Она удивилась тому, сколько ковров может уместиться в комнате, и тут же вспомнила, что была в этой комнате шесть лет назад.

А для императора, который сидел в своем кресле и тянул к ней толстые, как у младенца, руки, прошел день... или минута.

Император был счастлив и взволнован.

– Люся! – закричал он, делая попытку встать из кресла и падая в него вновь. – Я все знаю! Это злодейское покушение на жизнь моей невесты, организованное советом ветеранов, зачтется им. Хватит! Моему терпению пришел конец! Вы их поймали?

– Ловим, – ответил Кюхельбекер, закрывая дверь. В комнате остались лишь он сам, Дантес, Люся и Веня Малкин.

– Эти бесконечные заговоры, эти попытки... Завтра они примутся за меня! Они уже угрожали мне.

– Разумеется, ваше величество, – сказал Кюхельбекер.

– Ну хорошо, хорошо, мы забываем о плохом, мы думаем о будущем, которое озаряется ярким прозрачным светом. Иди ко мне, моя дорогая возлюбленная.

– Павел Петрович, – сказала Люся. – Я уже не девочка, и мне все это не нравится.

Она бы говорила иначе и больше робела, но чертовски болела коленка, ныл локоть, только что ее пытались убить и ранили доктора, единственного здесь, кроме Пыркина, человека, который ей сочувствовал.

– Павел Петрович? Павел Петрович! – Император раскатился смехом, живот, прикрытый халатом, вылезал из-под бронежилета и трепетал, как будто был кисельным. Там, где полы халата разошлись, белели толстые ляжки. – Она помнит, как меня зовут...

Император подмигнул Дантесу и сказал:

– А что, на настоящем этапе мы изберем именно этот способ обращения. Разве не разумно?

– Абсолютно разумно, ваше величество, – ответил Кюхельбекер, опередив Дантеса. Они всегда соперничали – два ближайших сподвижника императора.

– А вас мы будем называть Люси, как прежде, во времена нашей молодости. Ну и как? Сильно я изменился?

– Вы совсем не изменились, – сказала Люси. – Но я предупреждаю вас, что меня утащили против моей воли. Вот этот человек... Малкин?

Веня кивнул, соглашаясь. Он был растерян. Он не ожидал увидеть эту гору жира.

– Малкин отравил меня и утащил. И я сделаю все, чтобы вырваться отсюда.

– Вырваться отсюда, моя крошка, – сказал император, – можно только с моего согласия, а я его, конечно, не дам. И знаешь почему? Потому что я счастлив. Я счастлив совершенно и откровенно, впервые за много лет. Моя мечта свершилась. Ты здесь! Ты – императрица всей Земли. И поэтому я бесконечно благодарен господину Малкину. Чего ты хочешь, Малкин, говори!

Малкин вспыхнул. Такого приема он не ожидал.

– Я же к вам в гости приехал. – Малкин был обижен. – Мне ваши милости, простите, не нужны. Мы с вашим другом все обсудили... – Он показал на Кюхельбекера.

– Кюхля? – удивился толстяк. – Ты что, за моей спиной переговоры ведешь?

– Разве это переговоры? – еще более удивился канцлер. – Молодой человек попросил его укрыть здесь от дурной болезни...

– Почему от дурной? – взвился Малкин.

Кюхельбекер его не слушал.

– Вы знаете, ваше величество, – продолжал он, – насколько мы добры к гостям и как чутко откликаемся на чужие несчастья.

– О да! – поддержал его Дантес.

Они играли с Малкиным, как волчий выводок с тушкой зайца. Люся подумала даже, что они договорились об этом спектакле заранее. Но ей не хотелось выручать Малкина, и она ему не сочувствовала. Певец поступил с ней подло, а подлость не приносит барышей. Это была фраза из какого-то женского романа, она к этой ситуации отлично подходила.

– Я могу дать вам должность, – сказал император. – Как вы смотрите на то, чтобы стать придворным капельмейстером? Правда, оркестра у нас пока нет, но ведь это не важно – вы же не будете петь и плясать. А должность обеспечит вам хорошее место за столом.

– Я ведь тоже могу ответить! – крикнул Малкин. – Мои люди предупреждены! Мы перекрываем канал связи, и вы остаетесь ни с чем! Ясно?

– Человеческая натура – странная штука, – сказал император. – Я убежден, Вениамин Батькович, что ваши адъютанты спят и видят, как вас из дела выкинуть, и сами с удовольствием будут сотрудничать с нами.

– Молодой человек, – посоветовал Кюхельбекер, – примите пост капельмейстера, а то в следующий раз для вас останется лишь место второго альта в нашем несуществующем симфоническом оркестре.

Все трое хозяев захохотали.

– Я вам!.. – воскликнул Малкин. – Я вам покажу!

– Веня, – сказал Кюхельбекер, – прежде чем уйти и поднять народное восстание против нашей деспотии, хорошенько подумай, как плохо жить одному в нашем мире, в котором законы и порядок кончаются примерно в районе Бородинского моста. Смирись...

– И сходи к доктору! – добавил Дантес.

– А пошли вы! – откликнулся Малкин и кинулся к двери.

В комнате воцарилось недолгое молчание.

– Все в порядке, – сказал император. – Его бунт был недолгим и неубедительным.

– Я исхожу из того, что любой бунтовщик может быть опасен, – заметил Кюхельбекер. – Особенно если у него в самом деле прочные позиции в том мире.

– Мой жизненный опыт говорит, – прервал его император, – что, может, в следующий раз, а может, через сеанс люди Малкина или забудут о Вене, или вместо них мы увидим других бандитов. Малкин не первый посредник, с которым мы имеем дело. Далеко не первый...

– Но первый, который оказался у нас. И особенным способом – раньше мы так людей не получали.

– Ну ладно, ладно, поглядим. Дантес, не спускай глаз с Малкина. И если он тебе очень не понравится, ты можешь его ликвидировать.

– Хорошо, – сказал Дантес.

– А меня куда больше беспокоят ветераны. Покушаться на мою невесту в моем дворце – верх наглости! Надо взорвать их гнездо.

– Я подумаю, как лучше сделать, – сказал Кюхельбекер.

И тут же, словно выкинул из головы мелкую заботу, император обернулся к Люсе.

– Ты несчастлива, мое сокровище?

– Конечно, несчастлива, – ответила Люся. – Я от вас уйду.

– Ну хватит, хватит. Сейчас будет пир. Я подготовил пир. Будет наша свадьба.