Кир Булычев - Старый год

– Нет, не будет, – сказала Люся.

– Милая, я потратил столько сил, нервов и средств на то, чтобы вырастить тебя, чтобы доставить тебя к нам в целости и сохранности, что ты не сможешь быть неблагодарной. Кюхля, ну скажи ей!

– Людмила, ваше сопротивление бессмысленно, – загудел, словно ветер в высокой печной трубе, Кюхельбекер, – так или иначе вы станете императрицей этого мира, а мы – вашими покорными рабами.

– Это разумно, – поддержал его император.

– Вы сможете вечно править всей Землей.

– Да таких императоров сотни! – сказала Люся.

Это была не ее мысль – как-то раз, разговаривая с Егором, они решили, что из-за отсутствия связи между частями Земли она, как средневековая Европа, разделена на множество маленьких княжеств и царств, а то и городов, между которыми лишь изредка движутся караваны и бродячие музыканты.

– У вас впереди вечность. – Кюхельбекер не обратил внимания на ее слова. – И вы можете оставить о себе память благодеяниями и святыми делами, а можете стать тираном, деспотом и даже завоевателем этого мира. Мы дарим вам вечность!

– Это я, я дарю вечность! – перебил канцлера император. – Не лезь в мои дела.

– У меня болит локоть и коленка, – сказала Люся. – Мне больно стоять. Я хочу к врачу.

– К Леониду Моисеевичу сейчас нельзя, – сказал Дантес, – у него сейчас пациент – талантливый певец, который приехал с вами.

– Чепуха, – возразила Люся. – Не пойдет к нему Малкин. А доктор расшибся. Он меня спасал и расшибся. Я помогу доктору, а он осмотрит мои раны, – сказала Люся.

– А любовь? – растерянно спросил император. – А свадьба?

– Здоровье дороже, – ответила Люся, – остальное приложится.

«Господи, – подумала она, выходя из приемной императора, – я могу говорить глупости. Мне бы рыдать от бессилия, а я смотрю вокруг, как будто вор, который после недолгих гастролей возвращается в тюрьму и замечает, какие здесь изменения, каких новеньких привезли».

Она шла по залу ожидания, следом шагал Дантес. Толпа придворных, плотно стоявшая у дверей, раздвинулась, но без испуга и спешки. Какие-то люди здоровались с ней, кто-то даже похлопал по плечу так, что больно отдалось в руке.

Но лиц Люся не различала.

В дальней стороне зала накрывали на стол, шумели стульями, звякали тарелками.

Люся вошла в кабинет Леонида Моисеевича, уверенная в том, что он там один. И оказалась права.

Леонид Моисеевич, голый по пояс, в старых, порванных сбоку по шву брюках, сидел на больничной койке. Он простукивал себе грудь, прижав расставленные пальцы к коже и постукивая по ним костяшками пальцев другой руки.

– Это я, Люся, – сказала она, входя.

– Заходи. Я сейчас кончу себя осматривать и примусь за тебя, Люся, – сказал доктор.

– Я вам не нужен? – спросил Дантес, который остановился в дверях.

– Иди, иди, не оставляй нашего возлюбленного императора, – сказал доктор, и Дантес тут же ушел, прикрыв за собой дверь. – Беда в том, что все ткани здесь очень медленно восстанавливаются, – посетовал доктор. – Да и как им восстанавливаться, если организм существует как замкнутая система – ни черта не получает и не отдает. Нам даже общественные уборные не нужны, представляете?

– Я об этом не думала, – сказала Люся.

– Не куксись, – заметил ее состояние доктор. – Мы с тобой ничего не изменим. Считай, что мы умерли безболезненно.

– Я все равно уйду, – сказала Люся, глядя в пол. В углу лежали кучкой остатки растоптанной железной дороги. Неужели столько времени никто здесь не убирался? Уроды!

И она повторила вслух:

– Уроды!

– Значит, мы недостойны иного мира. – Доктор поморщился – ему было больно. – Ведь мы его выбрали. А потом уж он нас выбрал.

– Меня украли!

– Сначала ты ушла сюда добровольно.

– Я была девочкой, маленькой девочкой, ну что я понимала!

– У меня есть эластичный бинт, – сказал доктор. – Помоги мне обмотать грудь. Вон там, на полочке...

– Зачем им меня убивать? – спросила Люся. – Мне никто не сказал. Все делают вид, что это у вас обыкновенное дело.

– Это ветераны. Неужели тебе Егор о них не рассказывал?

– А что он должен был рассказывать?

– В свое время мне говорили, что он был у них.

Егор и в самом деле не рассказывал Люсе о ветеранах и своем плене в подземелье. Для него это было слишком далеким и в то же время неприятным воспоминанием.

– Я тебе потом расскажу, обязательно, – пообещал доктор.

Люся принялась перевязывать ему ребра. Доктор терпел. Только раз сказал:

– Дышать больно.

Потом он промыл ссадину на локте Люси, коленку она только ушибла.

– А почему здесь Веня Малкин? – спросила Люся. – Я так удивилась, вы не представляете. Он же такой... от него девчонки тащатся.

– Что? – спросил доктор.

– Это слово такое. При вас не было. А почему он здесь? Что за болезнь у него?

– Он неизлечимо болен и будет жить здесь, пока не найдут средство от его болезни.

– Неизлечимо? – насторожилась Люська. – А как болезнь называется?

– Я с ней не сталкивался. Только в прессе, – сказал Леонид Моисеевич. – Это иммунодефицит.

– Не знаю такой болезни.

– Она еще называется СПИДом.

– Так он здесь всех перезаразит! Это ужасная болезнь!

– Болезнь передается только через кровь, – ответил доктор. – Я проверял по литературе. К тому же здесь нельзя заразиться...

– Почему же?

– Любые болезнетворные вирусы и микробы быстро теряют здесь вирулентность. То есть становятся нейтральными.

– Быстро – это же не сразу, – возразила Люся. – Он успеет... Но вообще-то какой ужас! Он голубой, наверное?

– Голубой?

Но Люся не стала объяснять, ей показалось неприличным и даже стыдным говорить о таких вещах. Доктор и не приставал.

Надо будет подальше от него... Мало ли что говорили, что через зубных врачей передается. И при переливании крови.

– При переливании крови передается, – сказала Люся.

– А что и кому мы будем переливать? – спросил доктор. – Наша с тобой кровь несовместима. Стоит сделать переливание – сразу умрешь.

– Почему вы так уверены? Кто у вас умер? – спросила Люся.

– Никакой тайны здесь нет, – сказал доктор. – Наш император сначала решил, что если ему будут переливать кровь новеньких жителей нашего королевства, то и его кровь сохранится. Но сначала я сделал опыт... Тут появилась кошка. Она умерла.

– Кошки одно, а люди другое, – сказала Люська.

Доктор не стал отвечать, а почему-то отошел к шкафчикам с приборами и, достав градусник, стал встряхивать его.

– Хочешь, я смерю свою температуру?

– А что?

– Температура человека здесь колеблется в пределах тридцати и тридцати двух градусов. Я – лягушка, очень долговечная, как все лягушки.

– Значит, пытались переливать кровь и убили кого-то?