Роджер Леви - Платформа [litres]

Стоя перед огромным монитором, мы с Малахом наблюдали за последним часом двухдневной прелюдии. У нас были участники со всей Системы, минус обычные две планеты: участники родом с Пены, с Великолепия, с Сияния и Новой Надежды – лун Вегасхриста, с Отдохновения, и Пеко, и Канавы, и Хлада. От Отдохновения за кораблем-маткой следовала флотилия маленьких кораблей. Комментатор объяснял, что, поскольку верхний слой атмосферы Хлада крайне опасен, пятьдесят высокоманевренных транспортных судов разойдутся от матки по спирали и сбросят саркофаги.

Присутствовали лидеры всех планет, за исключением обычных двух, и каждый произнес несколько слов. Обо мне никто не упоминал. Никто, кроме Малаха, не знал, что «ПослеЖизнь» – это не просто объединяющий планеты проект. Я считал, что так будет лучше. «ПослеЖизнь» должна была существовать сама по себе.

Речи закончились; ни один лидер не забыл упомянуть, что идея ему не принадлежит, но все они намекнули, что их планета сыграла в проекте «ПослеЖизнь» значительную роль. Говорили и о новом взаимопонимании.

Начался следующий этап церемонии. Транспорт выстроился в формацию, которая, когда камера пролетела над ней, оказалась буквами «ПЖ», означавшими «ПослеЖизнь».

Малах широко улыбнулся, глядя на меня. Стоп-снимок этого момента станет воспоминанием, которое будет у всех ассоциироваться с брендом «ПослеЖизни». После того как комментатор с прописанным в сценарии удивлением опознал буквы, я заглушил официальную озвучку и включил фоном журчание Песни.

Так красиво!

Я раньше и не понимала, как огромен космос.

Мне так повезло, что я увидел это. Я так горд. Мне хочется плакать!

Транспортные корабли распахнули люки и сбросили свой груз.

Камеры приблизились, и тридэ монитора заработало на полную мощность. Комната переполнилась саркофагами. Они окружали нас, кувыркаясь в пустоте.

Малах выдохнул. Все это время он стоял, а теперь снова упал в кресло. Зрелище было великолепным. Фаланга темно-синих сарков – оснащенных плавниками и ребрами жесткости, защищенных от коррозии и ударов и любых других форм осады и нападения, которым мог их подвергнуть Хлад со своими океанами и штормами в течение грядущих столетий, – дождем обрушилась сквозь нижние слои атмосферы и сверкающие штормы.

Камера осталась в вышине, и сарки у нас под ногами становились все меньше и меньше, они падали минуту, вторую, третью. А погрузившись в море – к тому времени они казались не более чем горстью камешков, брошенных в этот чудовищный океан, – все саркофаги скрылись от глаз и от камер в море, и со всех частот, доступных спектральному анализатору.

Не осталось ни одного. Море продолжало яриться.

– Нет, – прошептал Малах. И встревоженно добавил: – Алеф, что происходит?

– Не знаю.

Я повернулся к своей пьютерии, открыл алгоритмы гравитации и скорости спуска, аэродинамики и ударопрочности.

– Этого не должно было случиться. – Я проверил все и перепроверил еще раз. – Они должны быть там.

– Но их там нет, – глухо сказал Малах.

– Нет.

Замолкла даже Песнь.

А потом тысяча световых точек, одна за другой, зажглись на более чем восьмидесяти процентах монитории в Системе, и каждый огонек был жизнью, ожидающей возобновления, каждый огонек был историей спящего.

Камера упала – головокружительно, ошеломительно, – и показала их, сарки, всплывающие на поверхность моря и танцующие на ней, темно-синие зернышки на черно-сером поле. Каждый сарк был связан с Жизнью, каждое зернышко – с точкой света.

Малах завопил. Он схватил меня за плечи и затряс, крича:

– Да! Да, да, о, Алеф, да!

Песнь обезумела. Она взорвалась бесконечно отражающимся шумом и светом, превратилась в торжествующий рев. Она почти ожила. Казалось, я могу отключиться – и продолжу слышать ее.

Малах смеялся при виде того, как сарки на монитории погружались на предназначенную каждому из них глубину, а шаттлы – возвращались к кораблю-матке.

А потом, без предупреждения, посреди всей этой радости и восторга, монитория отказала, и мы очутились в темноте, нарушаемой лишь бледным светом от пьютерии за спинами, который размазал наши тени по мертвой стене.

Это был не простой сбой, как несколько мгновений назад. Это было что-то куда серьезнее.

Малах споткнулся, ухватился за меня.

– Что произошло?

Я снова включил комментарий.

– Прошу прощ… – Треск, а за ним – тишина.

– Монитория в порядке, – сказал я, повернувшись к ней спиной и проверяя пьютерию. – Комментатор на самом деле не на корабле-матке. Он никак не затронут тем, что происходит над Хладом. Они просто отключили комментарий, потому что не знают, что сказать.

Прежде чем я смог продолжить, большой монитор вновь включился с яростным треском. Малах как раз смотрел на него и страшно закричал. Я услышал, как он падает на пол. Когда я повернулся, ослепительное сияние монитора уже стало немного терпимее.

Я прищурился сквозь пальцы. Треск и вспышка повторились еще раз, а потом еще, и на третий раз стали видны смутные детали. Мониторию как будто вновь и вновь били ножом – черно-белый удар, потом магнетическое гудение и смазанная тень на сетчатке. В чередовании света и темноты мне был виден Малах, который стоял на коленях, зажимая глаза.

– С тобой все будет нормально, – сказал я ему, когда монитория начала успокаиваться. – Предохранитель сработал, просто не сразу. Но какое-то время ты будешь видеть Хлад каждый раз, когда закроешь глаза.

Я помог ему сесть. Малах тер глаза кулаками.

– Я вообще ничего не вижу, – сказал он. – Что происходит?

– Всё в порядке. Они переключились на другую камеру. Хлад просто решил устроить одну из своих высокоатмосферных электрических бурь, а кто-то не сообразил защитить коммы. Она…

Я осекся и уставился на экран; а потом я выругался.

– Что такое? – спросил Малах.

Монитория наконец-то заработала как следует и показала мешанину вращающихся обломков, а под ними – далекое море. Я поймал себя на том, что невольно собираю обломки у себя в мыслях, восстанавливая судно и рассчитывая силу и направление удара. Этот кусок сюда, тот повернуть и поставить вот сюда, а эту одинокую титановую полосу, смятую, как фольга…

– Что такое , Алеф?

– Один из шаттлов не успел поставить щит.

– О! – Малах несколько раз моргнул. – И все это увидели? Или все были как я?

– Это высокочувствительная монитория. На какой угодно другой, в каком угодно месте, это была бы всего лишь вспышка. Так что это видели все.

Малах закрыл глаза, потом открыл и посмотрел на свои пальцы.

– Значит, нам это не скрыть, – сказал он.

– Никто больше не сможет ничего скрыть. Дело только во времени. – Я несколько раз переключил монитор, проверяя другие каналы. – Этот случай уже разлетелся по всей Системе. В Песни он повсюду.