Роджер Леви - Платформа [litres]

Таллен осторожно поднес руку к лицу и ощупал нос и щеки. На этот раз движение воспринималось нормально, а никакой клетки не было. И боли тоже. И все равно он чувствовал себя рассинхронизированным. В голову пришла расплывчатая мысль, что ему, возможно, стоит запаниковать. Таллену показалось, что он смеется. Почему?

Он разжал веки, но глаза не могли сфокусироваться в окружавшем его ярком свете. У него внутри словно бы все замедлилось.

Но голоса казались успокаивающими, как ловчая сеть. Зрение наконец начинало работать нормально.

Один из пары сказал:

– Доброе утро, Таллен. Мы надеемся, что полет был беспроблемным.

– Мы думали, что вам не помешает небольшой отдых, – добавил другой.

Прежде чем он успел осознать что-то помимо того, что они оказались челомехами, их внешние образы начали меняться. Лица появлялись и исчезали, казалось, случайным образом, их черты разнились от обыденных до поразительных. В одном из них Таллен на мгновение узнал себя, а рядом – друга детства, мальчика, о котором он до этого момента совершенно не помнил. Лица продолжали сменяться, исчезая сразу же, как только он на них реагировал, и Таллен задался вопросом, не контролирует ли он это каким-то образом.

Спустя несколько минут процесс замедлился. Лица задерживались на одну-две секунды. Промелькнул циничный паксер из больницы, тот, что спас Таллену жизнь, а рядом с ним, одна за другой, две женщины, приходившие этого паксера навестить.

Был и еще кто-то, кого Таллен узнал, но этот исчез слишком быстро, чтобы он успел заметить что-то, кроме натянутой улыбки, хоть она на мгновение и породила в нем подлинный ужас. Презентации всё менялись. Вот Голомэн, а вот психолог из «Ронена», Вил. Возвращались и прежние лица со слегка измененными глазами и улыбками, и Таллен заметил, что образуются различные варианты пар.

Пока смена лиц замедлялась, комната входила в фокус.

– Вот так, – сказал один из челомехов, склонив голову.

Второй спросил:

– Как я выгляжу?

Только они больше не были челомехами. По крайней мере, не походили ни на каких прежде виденных им челомехов. Они смотрели на Таллена, но он не был уверен, что говорят они с ним. Они казались полностью зацикленными на себе.

– Вы кто? – спросил Таллен.

Они смотрели на него ожидающе. Таллен понял, что угадывает их имена, как будто уже их знал.

– Я – Лоуд.

– А я – Беата.

Их имена зафиксировались в памяти Таллена, и в тот же момент комната сделалась настолько четкой, что заметна стала каждая шероховатость на выкрашенных в изумрудно-зеленый стенах. Таллен слышал далекое сухое шипение шумоизоляционной системы, чувствовал движение корпуса по волнам и мог точно отличить его от сопротивления якорей платформы.

Он осмотрел челомехов. Они отличались такой же идеальной детализацией, как и стены. Лоуд был крепко сложенным, с тенью небритости, мужчиной, с глубоко посаженными глазами и широкой улыбкой. Его густые каштановые волосы блестели. Куртка и штаны были ему маловаты. Беата, женщина, была такой же высокой, как Лоуд, но хрупкой, с изящными точеными чертами лица. И ошеломительно зелеными глазами. У нее были короткостриженые черные волосы и длинные пальцы.

– Мы выглядим как подходящая компания? – спросил Лоуд.

Беата рассмеялась.

– Вы – голо? – спросил Таллен.

– Не полностью, – ответила Беата, – но частично. Ничто не однозначно.

– А если я вас потрогаю?

– Вы можете попытаться. Мы – ваш интерфейс. Мы – часть платформы, – сказал Лоуд.

– И вы теперь тоже, – сказала Беата.

Челомехи, осознал он, подключились к нему через его имплантаты.

– Вы голодны, – сказал Лоуд. – Желаете что-нибудь съесть? Возле двери стоит аппарат питания. Одежда тоже есть.

Они оставили его. Таллен минуту посидел на краю постели, смакуя почти абсолютную тишину, потом встал и осмотрел себя в ростовом зеркале на стене.

Не так плохо, подумал он. Голова его выглядела немного деформированной: титановые пластины выпирали из-под кожи там, где волосы не могли полностью их скрыть, лоб был асимметричен, нос сплющен и сдвинут влево, а левая глазница скошена и вдавлена. Просвечивал металл. Повернувшись боком, Таллен заметил легкий сколиоз там, где неврологические имплантаты были установлены неровно.

Неважно. Здесь его не увидит никто, кроме челомехов.

Но что будет после?

Таллен не хотел об этом думать. Ему и так-то было плохо, а мысль о каком-то «после» делала еще хуже. Не поэтому ли он оказался здесь? Он отчаянно хотел сюда попасть, но теперь, по прибытии, чувствовал растерянность.

Таллен обнулил зеркало.

«После» было еще далеко. Ему не нужно было об этом думать. Таллен сел за металлический столик и стал есть, как не ел уже много недель. Репа, рыба, овсянка с чили. Запив все это пивом, он поднял стакан к свету, осмотрел, заключил, что разбить его не получится, и сбросил в плавильню вслед за миской и вилкой. Нож он вытер дочиста и положил в карман.

Челомехи не ждали его за дверью. Слева и справа было одно и то же – узкий коридор, с обеих сторон уходивший из маленького круга яркого света, в котором стоял Таллен, в темноту. Таллен пошел направо, и с первым же шагом рельсовые лампы на потолке озарили ему путь. Он оглянулся и увидел, что тусклый свет позади сменился темнотой. Энергия тут зря не расходуется, подумал он.

Первые несколько метров его ботинки неприятно гремели по ребристому стальному полу, но к тому времени, как Таллен подошел к первой развилке коридора, шаги уже звучали так, будто он тихо ступал по утоптанной земле. Металлический пол не изменился. В ушах у Таллена что-то защекотало, зазвенело – и утихло. Техника настраивала его восприятие.

Приняв решение неосознанно, он свернул налево, потом направо, привыкая к тому, как освещение реагирует на его взгляд. Десять минут спустя он этого уже не замечал. Через каждые десять метров ему попадались мехкоммуникационные решетки на уровне пола, через каждые двадцать – индикаторы переборок и хлоп-щиты. Единственные таблички висели на коробах хлоп-щитов, и написано на них было одно и то же: «ГАРАНТИРОВАННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ ДАВЛЕНИЮ НЕ БОЛЕЕ ОДНОЙ МИНУТЫ». Они должны были защищать от напора воды, понял Таллен. И на платформе толку от них было мало.

Он ходил часами. Коридоры расширялись и сужались, меняли направление и уклон. Таллен чувствовал, как в голове у него автоматически складывается карта. Но, хотя отыскать дорогу к изначальной комнате не составило бы труда, он не представлял себе, где именно находится. Комната, в которой он проснулся, была для него единственным ориентиром, а он не знал, в какой части платформы она расположена. Не хватало контекста; Таллену было нужно море. Иногда он чуял его запах и все чаще замечал, что все поверхности влажны или мокры, но понятия не имел, под уровнем моря находится или над ним, в сердцевине платформы или в ее скорлупе.