Кэтрин Мур - Грядет тьма (сборник)

Я уже хотел было развернуться и уйти, но остановился и прислушался. Голоса? Приглушенный звук, странно резонирующий. Да, голоса, и не очень далеко. Я вдруг рассмеялся и направился через улицу к грузовику Гатри. Тротуар у края трибун был усеян брошенными вещами убегающей публики: носовыми платками и шляпами, одним ботинком, несколькими сумочками, вывернутыми наизнанку предусмотрительными грабителями. Я пнул ногой по подножке и протянул руку, чтобы постучать в дверь фургона. Внезапно приглушенные голоса стихли, за исключением одного, который слышался невнятно. Слов я не мог разобрать.

Через мгновение внутри послышались шаги, и голос Гатри поинтересовался:

— Кто здесь?

— Рохан, — отозвался я. — Впусти меня.

Пауза. Затем он сказал:

— Ты один?

— Да. Открывай.

Дверь осторожно приоткрылась. В щели я увидел щеку и глаз Гатри, а прямо под ним еще один глаз Комуса — пистолет, зрачок которого смотрел прямо мне в лицо. Последовала еще одна пауза. Затем Гатри хмыкнул и толкнул дверь.

— Заходи, — бросил он.

Внутренность грузовика выглядела, как пещера, без плотно упакованных и сложенных трибун, которые занимали бóльшую часть пространства. С одной стороны посреди пустоты стояли ряды приборов, которые управляли множеством полиграфов. Под прямым углом к ним, прижавшись к передней стене, стоял аппарат телевизионной связи. Экран был освещен, и кто-то что-то зловеще говорил. Вся труппа, собравшаяся у экрана, удивленно повернулась ко мне. Я переводил взгляд с одного лица на другое. Полли и Рой сидели вместе, далее расположились Хенкены и Кресси, потом я увидел маленькое темное взволнованное лицо Теда Ная на экране, и на мгновение качнулся на пятках от удивления. Я снова подумал, каким образом Тед оказался в фургоне?

Но тут здравый смысл взял верх. С экрана телевизора заговорил Тед. Это был Тед, говоривший зловещим голосом. У него на рукаве была черная лента, и хотя его лицо выглядело застенчиво серьезным, но я ощущал восторг, который прямо сиял за серьезностью его взгляда.

— ...период национального траура, — говорил он. — Уже начинают поступать послания от глав иностранных государств, и приятно сознавать, что мир скорбит вместе с нами о потере величайшего человека современности. Тело президента будет захоронено в штате от...

Осознание того, что произошло, запоздало поразило меня, но не слишком удивило. С тех пор как я услышал звон церковных колоколов, я, должно быть, понял на подсознательном уровне причину этого перезвона. Но потрясение все равно было сильным. На какое-то мгновение я вообще перестал слышать голос Теда Ная. Я перестал воспринимать что-либо вокруг себя.

Так много мыслей пронеслось у меня в голове. Благоговение и недоверие. Немыслимая идея нации без лидера. Я не мог припомнить времени, когда это сильное спокойное лицо не доминировало бы над всем континентом. Нация была самой формой и сутью человека Рэйли, и казалось немыслимым, что мы можем продолжить жить без него. Это была серьезная личная потеря, потому что он с незапамятных времен всегда оказывался таким сильным, когда мы нуждались в нем. Потому что он сделал для нас так много, чего не по силам было любому другому человеку на свете.

Я взглянул на лица, обращенные ко мне. На всех них было написано одно и то же выражение ошеломленного недоверия. К этой мысли нужно было привыкнуть. Все мы знали, что когда-нибудь это произойдет. Но когда этот момент действительно наступил, это оказалось слишком тяжело принять.

Я взглянул на Гатри, а потом еще раз, уже пристальнее, и был потрясен серой отчаянной пустотой его лица. Он не был похож на того, кто разделял бы национальную утрату с двумя сотнями миллионов соотечественников. Он выглядел как человек, испытавший ошеломляющее личное потрясение и горе, которое ни с кем не делил. Сначала я подумал, что смерть Рэйли просто ударила его сильнее, чем большинство других. Но потом я понял, что тут скрыто что-то еще. Я видел, как его взгляд переместился на группу у телеэкрана и остановился на мягкой линии щеки Кресси, отвернувшейся от него, бледные кудри которой блестели в цветном свете экрана.

— А где актер, который исполнял мою роль? — поинтересовался я, перекрывая голос Теда Ная.

Я должен был знать, что произошло. У меня было такое чувство, что время уходит.

— Он ушел, — коротко ответил Гатри.

— Бежал, как кролик, — добавила Полли со смутным удовлетворением. — Что с тобой случилось, Рохан?

Я начал было отвечать, но изображение на экране телевизора изменилось, и мы все повернулись к нему. Най ненадолго отключился от камеры, и длинный панорамирующий кадр с впечатляющей медлительностью двигался слева направо над крышами ночного Нью-Йорка. Я видел огни сверкающих зданий. Все были возбуждены и ошеломлены известием о тяжелой утрате. Через пять тысяч километров я слышал торжественный набат церковных колоколов, когда звон восточного берега Тихого океана сливался со звоном в нашем городе. Народ бодрствовал, и всю эту летнюю ночь история шла своим чередом.

— Где ты был, Рохан? — снова спросила Полли. — Мне показалось, что я видела...

Я резко качнул головой, опережая ее вопрос. Если Гатри еще не знал, какую роль я сыграл в срыве спектакля, то ему и не нужно было знать об этом сейчас.

— Я только что приехал, — сказал я. — Что случилось?

Кресси улыбнулась мне.

— Шоу сорвалось, вот что. Внезапно публика стала кричать, и мы как раз успели укрыться здесь. Они закидывали фургон камнями, пока Гатри не сделал несколько выстрелов. Ты знаешь, что произошло?

— Что бы это ни было, теперь все ясно, — проговорил я.

Я не смотрел прямо на нее, когда говорил. Сходство с Мирандой было слишком пронзительным.

Гатри положил руку мне на плечо.

— Рохан, я хочу поговорить с вами. — В тусклом свете телевизионного экрана его лицо казалось изможденным. — Выходите, сейчас нам никто не угрожает. Или вы считаете по-другому?

— Да, сейчас безопасно, — согласился я, — но...

Панорама Нью-Йорка мелькнула на экране, и голос произнес с невероятной торжественностью:

— Леди и джентльмены, мистер Роберт Дадли, вице-президент Соединенных Штатов, сейчас сделает важное заявление. Пожалуйста, мистер Дадли.

Бледное, неузнаваемое лицо вице-президента печально смотрело на нас. Под его глазом дернулся нерв, и даже телевизионный грим не смог полностью скрыть, насколько бледным он выглядел. Его голос слегка дрожал:

— Леди и джентльмены, я... в ожидании решения Конгресса, я... — он сглотнул слюну и поспешно выдохнул. — Я считаю своим долгом отказаться от должности в пользу мистера Теодора Ная, недавно назначенного государственным секретарем и координатором Комуса.