А. Риддл - Война солнца [litres]

Она смотрит на пол, насупившись.

– Ты же моя мама.

– Я и есть твоя мама. И Сэм останется с нами.

– На сколько?

– Навсегда.

Смущенная, она хмурит брови.

– Элли, мы ушли в Цитадель потому, что на лагерь обрушился страшный ураган.

– Астероиды.

– Где ты это услышала?

– В школе.

– Да, это были астероиды. Нам очень повезло. Ты, я и папа не пострадали от этих астероидов. Но Сэму не посчастливилось. Он не попал в Цитадель, а оказался заперт в своем доме.

Выражение ее лица меняется.

– Его дом был разрушен. Родители исчезли. Подумай об этом. Подумай, как сильно ты бы расстроилась, если бы мы с папой ушли.

Поддавшись импульсу, она обнимает меня и начинает плакать.

– Ушли куда? – спрашивает Элли, едва выговаривая слова.

Крепко прижимаю ее к себе.

– Детка, я никуда не собираюсь. Суть в том, что Сэму сейчас очень грустно. Мы нужны ему. Подумай, как было бы грустно тебе, если бы ты оказалась на его месте. Подумай, как бы ты тогда хотела, чтобы люди вели себя?

Разжимаю руки, и она долго смотрит на меня.

– Теперь ты понимаешь, дорогая?

– Да, – тихо отвечает она.

– Ты будешь добра к Сэму?

– Да.

Беру дочь за ее маленькую ручку и веду обратно по коридору.

– А папочка… исчез? – спрашивает она тревожным голосом.

Останавливаюсь и присаживаюсь на корточки, ноги ужасно болят.

– Нет, Элли. Он не исчез – не как родители Сэма. Он на работе. Он уже возвращается.

– А когда?

– Скоро.

Несколько часов спустя я сижу в общей комнате, слушая, как Гарри снова пытается настроить радио.

– Джеймс, ты здесь?

Ответа нет.

Они все еще не отметились. И мы ничего не слышали от команды поддержки, которую отправили следом.

Гарри смотрит на меня и тихо спрашивает о том, что я хочу делать.

– Перенаправить один из дронов, чтобы он пролетел над складом 4–1–2. Джеймс должен был уже туда добраться. Нужно узнать, что там происходит.

Мы потеряли двух пациентов во время операции. Остальные четверо в лучшем случае на грани. К тому моменту, как мы заканчиваем с последним, я настолько утомлен, что еле держусь на ногах, устав от езды, похода, часов операции и наложения швов. Если майор выполнит свое обещание, я действительно скоро умру.

К счастью, он не сдерживает свое слово. Когда мы с Идзуми заканчиваем, один из его людей отводит нас в комнатушку, где в полудреме у стены лежат Григорий и Брайтвелл. Соображаю, что майор оставит нас в живых до тех пор, пока не решит, что уже не требуется какой-либо медицинский уход. А после этого – кто знает?

Григорий разлепляет веки и смотрит на меня покрасневшими, сонными глазами. Я слишком устал для разговоров. Несмотря на угрозу неминуемой смерти, я проваливаюсь в сон сразу же, как только голова касается расстеленного на полу одеяла.

Я сразу же просыпаюсь, тело онемело и болит.

Не имеет значения – день или ночь, здесь, внутри этой временной тюремной камеры, царит вечный полумрак.

Дважды меня с Идзуми вызывали менять пациентам повязки и оценивать их состояние. У двоих началось заражение крови, надежд на выздоровление нет. Двух других при удачном повороте событий еще можно спасти.

Когда мы возвращаемся в камеру и дверь закрывается, Брайтвелл шепчет: «Нужно что-то предпринять».

– Мы пришли сюда не драться.

– А для того, чтобы стать заложниками? Мы как раз ими и являемся. В лучшем случае – они вернут нас обратно в лагерь № 7 в обмен на оружие, броню и транспорт.

– А в худшем? – бормочет Григорий.

– Они будут использовать нас как живой щит при атаке на лагерь № 7, – пророчит Брайтвелл. – Они знают, что лагерь № 7 не будет рисковать, боясь нам навредить. Если все пойдет по такому сценарию, то лагерь может и проиграть битву. В таком случае ваши семьи также станут заложниками.

– Тогда действительно лучше что-то предпринять, – ворчит полусонный Григорий.

Должен признать, что Брайтвелл, скорее всего, права, хоть мне это и не нравится. Я все еще надеюсь, что кто-то в этом лагере поступит разумно и заговорит с нами.

– Скорее всего, полковник Эрлс пришел к такому же выводу, – продолжает Брайтвелл. – К этому моменту мы не отметились уже несколько раз. Эрлс сложит два и два. Бьюсь об заклад – он уже послал сюда отряд.

– С чего бы?

– Все просто. Лучше воевать здесь, чем в лагере № 7, где враг может атаковать в удобное для него время – и поставить под перекрестный огонь наших гражданских.

Я выдыхаю, прислоняясь головой к стене.

– Ладно, слушаю тебя.

– Что касается плана побега – то наш довольно прост.

Как и раньше, сержант и рядовой сопровождают нас с Идзуми в лазарет, проверить пациентов.

Мы проводим осмотр, вкалываем антибиотики и обезболивающие и, когда охрана не смотрит, я наполняю шприц анестетиком и прячу в рукаве, Идзуми делает то же самое.

Мое сердце стучит, пока я пробираюсь по маленькому госпиталю, стараясь вести себя естественно. Следующие несколько минут определят нашу дальнейшую судьбу.

Пациент с огнестрельным ранением впервые открывает глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спрашиваю я.

– Ужасно, – шепчет он.

– Хорошо, это значит, что вы живы. И мы будем поддерживать вас в этом состоянии.

Он отворачивается и закрывает глаза. Я подхожу к следующему пациенту, когда слышу звук выстрела, проникающий сквозь стены. Понятия не имею, насколько он близко, стреляют на складе или снаружи.

По радио звучит голос майора.

– Охраняйте пленников. Отряды три и четыре – к восточному выходу на погрузку.

– Вперед, – говорит сержант.

Я разворачиваюсь и выхожу из лазарета, чувствуя, как лоб покрывается испариной. Со времени побега из тюрьмы в Эйджфилде я не сражался ни с кем врукопашную. Даже бой в Цитадели проходил на расстоянии вытянутой руки. Тогда я просто пытался сбежать. Но сейчас будет по-другому. Я должен атаковать.

Я пытаюсь сосредоточиться, пока мы идем по узкому коридору. Жара давит, но моя рука почему-то оказывается липкой и влажной.

Мы проходим мимо двух камер, где заперли остальных наших солдат. Должно быть, рассуждали, что разделение снизит шансы на попытку побега.

Как и раньше, сержант останавливает нас в холле, и рядовой кладет руку на свое оружие, когда сержант наклоняется вперед, чтобы отпереть дверь. В тот момент, когда замок щелкает, я вытаскиваю шприц из рукава и бросаюсь вперед, вонзая его в шею сержанта.

Он оказывается сильнее, чем я ожидал. Хватает меня за руку так, что его пальцы вонзаются мне в мышцы, как будто это влажная глина, и боль разливается по моей руке и плечу. Я нажимаю на плунжер шприца, пока он впечатывает меня в стену. Сильно ударяюсь головой, зрение размывается. Кажется, весь мир трясется.