Нил Гейман - Лучшие рассказы [litres]

– Я положил письмо в пакет для сэндвичей, – сообщил юноша. – Чтобы оно не отсырело.

– Очень разумно. А теперь скажи, кто купил мой плащ?

– Не спеши, мистер Торопыга. Ты еще не спросил про мою любимую. Ее звать Друзиллой. Ты ее сразу узнаешь, потому что она самая красивая девушка при Вороньем Дворе.

– Красота, как известно, в глазах смотрящего. Мне нужно больше информации.

– Я же говорю: ее звать Друзиллой. Она там одна такая. И еще у нее большая красная родинка на тыльной стороне руки, похожа на звездочку.

– Грибник и леди Вороньего Двора. Маловероятный союз. Что навело тебя на мысль, что она оставит привычную жизнь ради ваших сырых подвалов и грибных радостей?

Молодой Грибник пожал плечами.

– Она меня полюбит, – сказал он, – как только прочтет стихи.

Он скрутил стебелек крошечного зонтичного грибка, мирно произраставшего у него на левой щеке и, когда тот упал на стол, бездумно подхватил и продолжил вертеть в пальцах.

– Ну, что, по рукам?

– По рукам.

– Тот чувак, который купил твой плащ, – сказал Грибник, – ходит с тростью.

– Мало ли кто ходит с тростью, – возразил Карабас.

– У этой на конце крюк. А сам он – ну чистая жаба. Невысокий такой. И толстый. Волосы цвета гальки. Хотел плащ. Твой ему приглянулся.

Он сунул грибок себе в рот.

– Полезная информация. Я непременно передам твои страстные славословия прекрасной Друзилле, – жизнерадостно заявил Маркиз, хотя на душе у него опять заскребли кошки. Он потянулся через стол, взял пакетик с конвертом из рук юнца, опустил во внутренний карман рубашки и пошел прочь.

Значит, человек с крюком?

Вместо плаща Маркиз де Карабас теперь щеголял в одеяле, завернувшись в него, словно в какое-то адское пончо. Радости это ему не прибавляло. Он хотел получить обратно свой плащ. «Не перья красят птицу», – прошептал смутно знакомый голос в глубинах памяти. От кого-то он слышал эти слова, когда был еще мальчишкой. Судя по голосу – от брата, а значит, их следует забыть раз и навсегда.

Крюк… У человека, забравшего его плащ у Сточных, был крюк.

Маркиз задумался.

Ему нравилось быть тем, кем он был. Поэтому, когда приходилось рисковать, он основательно просчитывал риск – и проверял расчеты дважды, а то и трижды.

Сейчас он проверил свои расчеты в четвертый раз.

Маркиз де Карабас не доверял никому. Доверчивость вредит делу и запросто может создать какой-нибудь досадный прецедент. Он не доверял ни друзьям, ни случайным возлюбленным, а уж нанимателям – и подавно. Всю полноту доверия он приберегал исключительно для Маркиза де Карабаса, солидной личности в солидном плаще, способной уболтать, обставить и обвести вокруг пальца кого угодно.

У кого посох с крюком на конце? Только у епископов и пастухов.

В Епископских Вратах, Бишопсгейте [97], посохи с крюком водились исключительно декоративные, нефункциональные и чисто символические. К тому же, епископам, как правило, не нужны плащи. У них есть рясы – славные белые рясы, епископские от ворота до пят.

Епископов Маркиз не боялся. И знал, что Сточный народ епископов тоже не боится. А вот обитатели Пастушьей Чащи, Шепердс-Буша [98], – это совсем другое дело. Даже в своем плаще и в лучшие времена, на пике формы и с небольшой армией под началом Маркиз не хотел бы повстречаться с пастухами.

Он поиграл немного с мыслью наведаться в Бишопсгейт и провести там несколько приятных деньков – просто убедиться, что плащ точно не у них.

После чего трагически вздохнул и направил стопы свои на Проводничью Площадку, искать крепостного проводника – такого, который согласится провести его в Шепердс-Буш.

Проводница оказалась на удивление миниатюрной, со светлыми, коротко остриженными волосами. Маркиз поначалу принял ее за подростка, но за полдня в дороге пришел к выводу, что ей уже стукнуло двадцать. Прежде чем остановиться на ней, он перебрал с полдюжины проводников, – никто больше не соглашался. Звали девушку Ниббс, и она казалась вполне уверенной в себе, а уверенность ему сейчас была нужна как никогда. Выходя с Проводничьей Площадки, он сообщил ей, в какие два места желает попасть.

– Куда ты пойдешь первым делом? – спросила она. – В Пастушью Чащу или к Вороньему Двору?

– Визит к Вороньему Двору – всего лишь формальность: мне нужно доставить кое-какое письмо. Некой Друзилле.

– Любовное письмо?

– Полагаю, да. Почему ты спрашиваешь?

– Я слыхала, что прекрасная Друзилла просто до безобразия прекрасна, а еще – что у нее есть неприятная привычка превращать тех, кто ее огорчил, в хищных птиц. Ты, должно быть, влюбился по уши, раз решился написать ей.

– Боюсь, эту юную леди я никогда не встречал, – сказал Маркиз. – Письмо писал не я. И мне все равно, куда мы пойдем сначала.

– Знаешь, – глубокомысленно заметила Ниббс, – наверное, стоит сначала заскочить в Рейвенс-корт – просто на тот случай, если у пастухов с тобой вдруг случится что-нибудь неприятное… Так, по крайней мере, прекрасная Друзилла наверняка получит свое письмо. Нет, я вовсе не утверждаю, что с тобой непременно случится что-то ужасное. Просто… в общем, как говорится, тише едешь – целее будешь.

Маркиз де Карабас посмотрел на себя – он был закутан в одеяло. И сомневался. Будь на нем плащ, он бы не сомневался – он бы точно знал, что делать. Он перевел взгляд на девушку и изобразил самую убедительную улыбку, на какую только был способен.

– Значит, Рейвенс-корт.

Ниббс кивнула и ступила на тропу. Маркиз последовал за ней.

Тропы Нижнего Лондона – совсем не то, что наверху: от таких вещей, как вера, мнение и традиция, они зависят ничуть не меньше, чем от того, что нарисовано на карте.

Карабас и Ниббс – две крошечные фигурки – брели по высокому сводчатому тоннелю, вырубленному из старого белого камня. Эхо разносило звук их шагов.

– Так ты, значит, Карабас, да? – поинтересовалась Ниббс. – Знаменитый Карабас? Ты ведь мог бы и сам добраться, куда захочешь, – зачем же тебе проводник?

– Одна голова хорошо, а две – лучше, – ответил он. – А четыре глаза – лучше, чем два.

– У тебя раньше был такой шикарный плащ, да?

– Был. Да.

– А что с ним случилось?

– Я передумал, – немного помолчав, заявил Маркиз. – Сначала мы пойдем в Шепердс-Буш.

– Очень хорошо, – отозвалась проводница. – Мне без разницы. Только учти, я к пастухам не сунусь. Подожду тебя снаружи.

– Мудрое решение, девочка.

– Меня зовут Ниббс, а не «девочка», – сказала она. – Хочешь узнать, почему я стала проводником? Очень интересная история.

– Да так, не особенно. – Он был не в настроении болтать, да и проводнику хорошо заплатили за труды. – Не попробовать ли нам идти в тишине?

Ниббс кивнула и ничего не сказала – ни когда они добрались до конца тоннеля, ни когда полезли вниз по каким-то вделанным в стену металлическим скобам, – и заговорила снова, лишь когда они вышли на берег Мортлейка, обширного подземного Озера Мертвых [99] Мортлейк – район на юго-западной окраине Лондона, на южном берегу Темзы. Здесь расположено крупное кладбище, так что название «Мортлейк» в наши дни часто понимают как «Озеро мертвых» или «Мертвое озеро», хотя первоначально корень mort в его составе означал не что-то связанное со смертью, а лосося на третьем году жизни (в XI веке на землях Мортлейка находилось крупное по тем временам рыболовецкое хозяйство). , и зажгли свечку, чтобы приманить лодочника.