Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

– Я доставлю груз. С лекарством от будущей чумы. Город будет жить.

– Этот город и этот груз больше не твоё дело. Ты сгниёшь в доме для постлитералов, – голос Хозяина Луны утратил былой лоск уличного зазывалы. Он говорил серьёзно и очень холодно. – Прокусишь себе язык и захлебнёшься кровью, когда смелости хватит. Или согласишься с решением Центра, как ты обычно делаешь, и пойдёшь на назначение в фармацевтическую компанию в качестве тела для экспериментов. Я хотел тебе помочь. Тебе не нравилась моя терапия, но я мастер, и я видел сломанную душу. Я хотел починить, но не смог, Риррит, прости. Но подумай сам, посмотри со стороны: ты живёшь нормально пару лет, а потом срываешься и начинаешь немотивированно убивать механоидов, друг мой. Хороших механоидов. Тех, кого ты именно в момент убийства очень и очень любил. Поэтому о тебе мы больше говорить не станем. – Снова немного изменившись в голосе, он позвал: – Онвар!

– Да, мастер, – отозвался немедленно юноша.

– Я предлагаю разойтись так: я оставлю тебе врача с нотариусом и тем грузом, что они заказывали для себя, и камни, принадлежащие Центру. – Он отвлёкся и позвал: – Вы слышали, доктор? Я отдаю вашего ребёнка в целости и относительной сохранности.

– Это не мой ребёнок, – отозвался тот.

– Ого, – оживился демон, услышав нечто относительно новое, – развлеките нас рассказом тогда!

– Это эмбрион, необходимый для лекарства. У меня болезнь… синдром Сайтора-Эссе.

– О как. Эмбрион на суп. А в Низкий Ветер ты ехал, потому что там ещё не заключено Великое Соглашение, а значит, подобные вещи не запрещены. Даже нотариуса с собой тащишь. Чтобы все знали: ты не совершил ничего плохого. Не сделал ничего, что механоид не имеет права сделать. Молодец! Я могу тебя порадовать: не помогают эти пляски от Сайтора-Эссе. Ты умрёшь. И навсегда останешься виноват в смерти женщины и ребёнка, что ты купил для себя. Вот, Риррит, ты слышал? Не один я тут жесток и ужасен. Словом, жизнь идёт своим чередом. Вернёмся к теме нашего договора: Онвар, ты забираешь их и уходишь. Остальное я оставляю за собой.

Юноша тихо ответил, сосредоточив на чём-то отвлечённом взгляд:

– Да, мастер.

К этому времени мы, видимо, стали приближаться к пункту назначения. Хозяин Луны внимательно следил за чем-то впереди. Через минуту молчания он обронил:

– От ведь…

Онвар встал и вытянул шею, куда-то вглядываясь.

Я спросил у него:

– Что там?

– Пути повреждены. Такое впечатление, что здесь произошло несколько сильных взрывов. Дорога должна вести к огромному зданию впереди, но обрывается между двумя железнодорожными мостами. Чтобы перебраться через плохие пути, того моста из плоти, что мы раньше сделали, не хватит. Ещё… тут небольшая станция и поворотный круг. Паромотрис, вроде нашей, много…

– Ну, – подытожил демон, останавливая наш транспорт, – раз мы сошлись, то все на выход! Здесь расстанемся!

Он быстро надел мои перчатки и вывел груз. Сайхмара при этом осторожно спустил с его странной постели. Со мной обращались как с иммобильной частью груза. Оставили с телами, зафиксировав ремнями на носилках для пассажиров. Когда груз встал на платформе, я очень хорошо видел тело Инвы. Теперь труп открыл глаза.

Хозяин Луны позаботился о теле как мог. Кратко редуцировал повреждения. Восстановил крово- и ликрообращение. Вернул ей румянец на щёки. Он не снял с неё ни перчаток, ни остальной амуниции. Нож отёр и вернул в ножны. Я так хотел коснуться её…

Солнца не видно за мутной взвесью, закрывающей небо. Лишь его лучи, нереально плотные, непереносимо золотые, обнимали холодные камни станции. Блестели в мелкой пыли, она даже здесь висела в воздухе. Под ногами мертвецов плитка оказалась тронута инеем. Оставалось только предполагать, на какой высоте мы сейчас находились.

Мне так нужно снова дотронуться до тела Инвы. Если бы я только мог пошевелить рукой, то я мог бы…

Неприятный звук, преследовавший меня в паромотрисе, и здесь меня не оставил. Теперь ногти в треморе касались металлического обода носилок. Как мне говорил Хозяин Луны? Патоген уничтожил фиброзную ткань – своеобразный шрам на нервной ткани, из-за него костный мозг утратил проводимость. Он заменил его собой. Органика оказалась успешно заменена механикой. Войрой. И так, хотя я и умирал от заражения, я оказался на пути излечения от паралича.

Я мог тянуть руку к Инве. То, что я умирал, – это не так важно. Мы все с самого рождения начинаем умирать. Всё, в чём мы нуждаемся, – время, чтобы сделать всё, что мы хотим успеть. И мне хватало времени сделать всё, что я хотел. Коснуться её руки.

И я тянулся. Понимая, что мои пальцы, скорее всего, не двигаются. Я не мог видеть. Но я надеялся. Я тянул. Сколько нужно времени, ритуалов и сил, чтобы проститься? Сколько нужно, чтобы простить себя, и что я буду делать, если я не дотянусь?

Где-то за телами я услышал голос демона. Он, по всей видимости, провожал Онвара и его спутников:

– Возьмите эту паромотрису! Она хорошая и скоро вас домчит до края долин! Ветка без разрывов, путь прямой. Сто километров в час поверху! Вы будете в Низком Ветре к обеду! Пусть ты не уберёг груз, но сохранил жизнь двоих пассажиров, мой дорогой олух, вернёшься героем, – вещал он, обращаясь к Онвару.

При этом он подошёл ближе ко мне, стащил с тела Инвы рюкзак. Её руки при этом шелохнулись. Коснулись моих? Я не почувствовал. Но мне… мне показались, что перчатки коснулись моей руки. Грубая ткань.

Демон понёс рюкзак с камнями, опять нахваливая молодого механоида:

– Устоял перед всеми искушениями, какими соблазнились твои старшие коллеги. Вернул Центру камни! Ну, так ты, по крайней мере, будешь рассказывать Центру. О том, что тебе в действительности этих таинственных соблазнов никто не предлагал, не говори, а то ещё глупее будешь выглядеть. Я же сразу тебя разглядел, ты редкий талант и юное дарование: в котёл прыгнешь – сухим вылезешь. А если серьёзно: сейчас ты плохо проявил себя, но со временем ты станешь очень хорошим специалистом. В том числе и потому, что не простишь себе этого путешествия. Ну, всех благ!

– До свидания, мастер, – слова Онвара еле-еле донеслись до меня.

Демон начал приближаться к грузу. Я ещё раз попытался пошевелить рукой. Никак не понять, дёрнулся ли палец, или это лишь иллюзия. Я по-прежнему не чувствовал связей вокруг себя. Искрящийся купол неба мне казался безжизненным. Под ним не шло бесконечного энергетического дождя. Часы больше не тикали, но я ощущал их. Остро чувствовал отсутствие звука, движения. Словно бы они, как и положено, каждую секунду звучали, но издавали тишину разного сорта. Тишину на «тик» и тишину на «так».

Я тянул собственную, невидимую мне руку к руке Инвы. Возможно ли, чтобы я дотронулся до неё? Прикоснулся? Этим я требовал то, чего я хотел от неё. Утоления моей нужды. Моей необходимости. Мне требовалось от неё больше, чем она мне когда-либо давала. Больше, чем вообще могла дать: одно прикосновение. Моё собственное прикосновение. Настолько собственное, какого раньше я никогда не знал и каким больше никогда не будет ни одно другое. Я должен отобрать его у немощи. У болезни, у смерти. Вырвать у всего света.