Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

Без его противодействия я словно оказался в странной пустоте одиночества.

Я произнёс:

– Это не весь груз.

– Ну и что? Изначально ты вёз сто шестьдесят два тела. Здесь теперь сто сорок семь. Вы уже потеряли довольно много трупов при следовании, но каждый раз выбирали с умом, и в итоге набор всё ещё остаётся набором: образцы всех ликровых признаков в нём сохранены. Эта женщина, что я единственную оставил себе, не владеет ничем особенным, ведь ликровые признаки у неё самые обычные, ты знаешь это сам, как и я это знаю: ведь это я настоял на включении её в набор. Твой груз на месте, при тебе. Забирай. Уходи.

– Нет, – громко рявкнули сто сорок семь глоток.

Злобой налились двести девяносто четыре глаза. Только труп Инвы молчал. Это тело не принадлежало мне. И именно глядя на него, Хозяин Луны тихо ответил мне:

– Вот видишь: тебе нужна только она.

Связи затрепетали под его напором и точностью движений. Сила, что он вкладывал в поединок со мной, никак не вязалась с той внимательной грустью, с какой он на меня смотрел. На мой груз. На тело моей жертвы. Пошатнулись стены Первородного Огня, уставшие от одинокой борьбы с холодным ветром высоты. Пошатнулись под нескончаемым каменным дождём мои стены.

И побежали вперёд мои сотни ног, их вела вперёд чужая рука. Пересекая широкие коридоры, тоскующие по былой суете. Тоскующие по времени, когда звук наполнял их до краёв. Эхом отражались в стрельчатых арках топот шагов, складываясь там в тонкой, словно серебряная игла, высоте и в яркой, словно пылающее пламя, бездне в многогранный калейдоскопический шёпот, поющий величайшую песню нового мира. Песню пустого мира. Песню вечного, как эхо погибшего в войне, где, не родившись, я умер.

Где забыто оставшееся за несущейся вперёд по извечным холодным ветрам каменною стеною солнце? К нему не пробиться, его не коснуться, никак не достать, но нам очень нужно к нему. Нам очень нужно в небо.

Кто-то должен туда попасть.

Я там, глубоко внутри Первородного Огня, в самом сердце этого огромного строения. Я в его связях, и я в его камнях. В этом проникновении я становлюсь больше и лучше себя самого. Но Хозяин Луны уже там, прежде и крепче Меня. Он уже внимательнее и чувствительнее Меня. Он аккуратнее, и он сильнее. Он чувствует лучше, он слышит острее. Он успевает быстрее меня везде, где Я пытаюсь закрепиться в тщетных усилиях вернуть себе своё.

Он угадывает мои мысли и скидывает меня, когда Я иду прямой логикой, он чувствует меня и не даёт проникнуть к телам, когда Я иду больной логикой поезда-призрака. У Меня лишь одно преимущество, но преимущество это незыблемо. Поскольку ушёл Я по пояс в землю и голова Моя касается небес. Поскольку из зева Моего течёт в Моё чрево жидкий огонь и творит всё, что есть сущее. Неколебим Я оттого, что у Меня всего одна жизнь. И Я не боюсь за неё. Я готов идти сквозь неё, по колено в смерти, но своей и только своей дорогой.

И Я стою в связях.

В нашем незримом поединке я снова и снова доходил до своего предела. Каждый раз мне не хватало сил. Я пытался открыть замок, но он становился сложнее, по мере того как я подбирал к нему отмычки. Я перебирал варианты, я всё глубже и глубже чувствовал сердце Первородного Огня, а в это время мои трупы мчались по изукрашенным переплетениям внутренних коридоров. Они бежали туда, где ждал пробуждения к сознанию Хозяин этого места. Для того чтобы прийти и болью привязаться к этому миру. Для того чтобы кровью освятить его землю. И стать металлом от металла его души. Отнять у этого мира его собственную душу и подарить её Луне.

Чем будет Хозяин Мира, скрепивший себя вечными узами с Луной? Марионеткой в ловких руках хитрого мастера? Или демоном, навсегда утратившим шанс полюбить этот мир всей кровью своего сердца, демоном, единственный раз и навечно отказавшимся от союза с иной частью собственного бытия? Безумным демоном?

Я должен сделать этот выбор, теперь и сейчас. Сделать выбор за мир и за его Хозяина. От всего многоголосого, бескрайнего, полного неизведанных чудес сообщества живых, здесь теперь только…

– Я! – крикнули истошно мои тела.

Нет, я не смог взять груз себе, но сбить Хозяина Луны со связей мне удалось. Трупы упали, марионетки, с обрезанными лесками, повалились вниз. Мы оба: я и демон бросились к ним, и я успел первым. Он осаждал меня, но я держался.

– Я! – ревели тела низким утробным каноном, поднимаясь на четвереньки. – Я должен это решать!

Хозяин Луны обернулся и, снова потерпев неудачу, громко обратился ко мне:

– Хорошо, я возьму свои слова назад. Ты не винтик в машине мира, Риррит. Ты гвоздь. Можно выдернуть или согнуть тебя, но пытаться вертеть тобой бесполезно.

– Я! Я! Я! – орали мои глотки.

Он, снова оставив глупые шутки, спросил меня спокойно. Дал мне возможность свидетельствовать о себе:

– Что ты есть?

– Я – Центр! Я – Судьба! Я – Хозяин! Это – Мои Трупы!

– Всё правильно, Риррит. Ты. Всё это – ты. Вот только… тебя – нет.

– Я! – прорычали, глядя исподлобья, мои тела.

Они вставали на ноги неравномерно, искажённо. Зло сочилось в каждом движении перенапряжённой мускулатуры.

Хозяин Луны снова взял у меня контроль, но я уже нашёл его уязвимость. Он забыл, что мы стояли с ним в мире, что создали мертвецы. Что мы ехали по железным костям, что они протянули вперёд, в неизвестность, в самую глубину ничто. И из ничто, из пустоты они создали города, и нас научили создавать их.

Хозяин Луны забыл, мы были с рождения и вперёд благословлены нежным, крепким прикосновением своих предшественников, что они дали нам силы и пути идти в небо. Что мы живые наших мёртвых. И что это уже никак и никогда нельзя изменить. Это – первооснова мира. И именно поэтому этот мир никогда не будет принадлежать Луне.

Он забыл, что смерть – это о жизни. Вне борьбы она совершенно теряет смысл. Мы живём в домах, возведённых усопшими, по законам, выстраданным ими, и наши души согревают истинной красотой искусство, созданное мертвецами. Когда мы горюем о мёртвых, то жалеем не их: это мы и только мы – носители чёрной пустоты, в которой тепло невозвратимо. Но смерть – это о жизни. Мы придумали понятие смерти, чтобы сказать, глядя на идущий вперёд мир: «Смерти – нет».

Смерти – нет. Даже мёртвыми, мы остаёмся частью какого-то большего механизма, какого-то великого движения. Мы остаёмся деталями, а значит – в чём-то живыми.

Я бросился внутрь крови и ликры груза. Я прочувствовал как машину сто сорок восемь моих тел. Я прочувствовал как машину болезнь и лекарство, сражавшуюся сейчас внутри них. Ощутил их как неразрывное целое, как великую нескончаемую песнь, время её – мгновение. И я взял контроль над этими телами, двигаясь изнутри. Поскольку я стал частью этой борьбы так, как каждая неживая часть часов является составным элементом живого механизма, я стал больше, чем внешняя сила по отношению к грузу. А значит, меня уже нельзя исключить. Я стал частью: последней, гибельной и чистой, частью песни карманных часов, что тянулась из прошлого мира в этот.