Песах Амнуэль - Смещение

Лаура подключила лэптоп к пульту и вызвала на экран страницу с формулами. Посчитала, сколько на странице знаков интеграла ∫ — восемь. Двенадцать греческих больших Σ — знаков суммы. Марк Эверетт, видимо, разрешил адвокату демонстрировать только одну страницу. Бесполезно обращаться к нему за остальными. Но почему налет совершили на офис Шеффилда, если документ находится у Кодинари?

Машина свернула с бульвара Арлингтон на шестидесятое шоссе, и автопилот увеличил скорость до крейсерской — сто восемьдесят километров в час. Езда убаюкивала. Лаура потянулась к телефону — позвонить домой, — но рука упала на колени. Дремота — как ватная паутина…

Когда задул ветер, хлопнув полуоткрытой дверью в коридор, Алан закрыл окно, и это движение возбудило в нем давно выпавшее в осадок желание закурить. Не курил он давно. Можно сказать — никогда, но это было бы прегрешением против истины: лет в пятнадцать, когда все мальчишки выкуривают первую сигарету, Алан — дело было, конечно, в школьном туалете — потянулся к пачке, которую держал в руке Джек из параллельного класса, и тот не только не возразил, но дал прикурить от своей сигареты. Перейдя тогда важную ступень взрослости, Алан затянулся, закашлялся, получил несколько дружеских, но довольно сильных ударов по спине и понял, что более неприятного ощущения не испытывал никогда.

Он бросил горевшую сигарету в мусорный бачок, вызвав небольшой, но дымный пожар, кем-то залитый водой из крана. Джек окинул Алана скептическим взглядом, хмыкнул, сказал: «Ничего, в первый раз со всеми так, привыкнешь», но Алан знал — следующего раза не будет.

И не курил. Не возражал, когда курили при нем. Дым не вызывал у него ни аллергии, ни неприятных (как он ожидал) ощущений, но провоцировал осознание бесконечности времени. Дым напоминал, что время нескончаемо, что оно было всегда и всегда будет. Рождались мысли, с работой не связанные, а, как говорят философы, экзистенциальные и словами не передаваемые. Слова-то Алан подобрать мог, а непередаваемыми они были потому, что никому передавать он их не хотел.

Но сейчас… Желание закурить, внезапное, как налетевший шквал и почему-то волнующее, как верхнее до, взятое когда-то Паваротти в стретте Манрико, оказалось неодолимым и, главное, почему-то естественным. Сигарет в комнате, конечно, не водилось, и Алан выглянул в коридор. В дальнем конце, у окна, беседовали о высоких материях Зарайски и Оберман, старый и молодой, оба струнные теоретики, придерживавшиеся диаметрально противоположных концепций во всем, кроме одного: оба не выносили сигаретного дыма.

Шла по коридору — спиной к Алану — доктор Ализа Армс, и это было хорошим знаком. Он знал, что доктор Армс покуривала, видел ее однажды с сигаретой в зубах. Алан догнал Ализу, поздоровался, получил в ответ улыбку и спросил, нет ли лишней сигареты.

— Вы курите, Алан? — удивилась Ализа. Ирландку по происхождению, ее часто принимали за китаянку из-за узкого разреза глаз. Казалось, она смотрит будто исподлобья и изучает собеседника, скрывая свои мысли: эффект, которого доктор Армс на самом деле не добивалась.

— Нет, — решительно отказался от такого предположения Алан.

— Тогда за… — Ализа оборвала себя на середине слова. Ее это не касается, верно? — Берите.

Алан вытянул сигарету и только после этого мучительно понял, что закурить сейчас же не получится. В Институте не курят, придется выйти, а снаружи ветер.

Правильно оценив его замешательство, Ализа взяла Алана под руку и повела к лестнице.

— Со мной тоже такое бывает, — сказала она доверительно. — Накатывает вдруг, надо непременно закурить. Сюда, Алан, входите.

Комнатка у лестницы, дверь в которую Алан много раз видел, но не замечал, полагая, что это кладовка, и ничего интересного там нет, оказалась узкой и изогнутой, как дымовая труба, с большим окном, выходившим в сторону фасада и автомобильной стоянки. Стол, несколько стульев, стерильно, как в больничной палате. Ализа распахнула окно, и Алан удивился тому, что ветер не стал вдувать в комнату теплый лежалый воздух. Ах да, подумал он, окно выходит на запад, а ветер — с востока.

Ализа опустилась на стул, кивнула Алану — садитесь, но он остался на ногах, привалился спиной к стене рядом с окном. Ализа протянула зажигалку, Алан прикурил, с непривычки только с третьего раза. Ализа смотрела, пытаясь — так ему показалось — широко раскрыть глаза, но у нее все равно не получилось.

— Я не подозревал, что в Институте есть комната для курения, — сказал Алан, с наслаждением вдохнув горячий дым. Он действительно ощутил наслаждение! Не удовольствие, а то, что называют сладостью бытия: боже, как давно он не курил! Сто лет! Не держал в зубах сигарету, не пускал в потолок кольца, следя, как дым расползается и создает фигуры Роршаха, в которых он всегда угадывал то, что ему хотелось угадать.

Ализа следила за выражением его лица с интересом и опаской. Алан выпустил дым и, сделав еще одну затяжку, сказал с удивлением, которого не смог скрыть:

— Я курил, Ализа. Я точно курил когда-то. Сигареты «Кент».

У Ализы были длинные женские сигареты «Вокс». Мужчины их, конечно, не признавали. Алан курил, неловко держа сигарету тремя пальцами, слишком громко вдыхая дым и неуклюже выдыхая. Если бы он когда-то держал в руке сигарету, то не был бы так неловок. Курение как езда на велосипеде — можно бросить, не курить десять лет, но пальцы помнят, какие движения совершали, вынимая сигарету из пачки, поднося ко рту, щелкая зажигалкой. Ализа это знала — сама бросала пару раз и начинала курить опять, когда сталкивалась с проблемой, разрешить которую без хотя бы пары затяжек представлялось невозможным.

— Вы не умеете курить, — заметила она.

— Вы правы! — воскликнул Алан. — Я говорю не о реальности, а об ощущениях и памяти.

— Ложная память?

— Не думаю. Ложная память, насколько я понимаю, возникает, если о чем-то много размышлять, представлять, убедить себя, будто нечто происходило на самом деле. И тогда воображаемое переходит в память — не из реальности, а из представлений о ней. Мозг не всегда понимает разницу.

— Вы читали Минда?

— Пролистал не так давно. Глубоко не вчитывался, времени вечно не хватает.

— Хорошая книга, — кивнула Ализа. — Мне ее в свое время зачитывал кусками бывший муж, когда мы спорили о том, нужно ли тратить время на сочинение научно-популярных книг. Дональд говорил, что это пустое занятие: либо автора все равно поймут неправильно, либо автор в погоне за простотой изложения исказит суть.

— Он биохимик, если мне память не изменяет?

— Эволюционный генетик. Видите, через дорогу корпус Шерман?

— Конечно. Дважды в день проезжаю мимо, а раз в неделю — пробегаю. Так вы… — Он помедлил, соображая, насколько прилично задать следующий вопрос. — Вы с ним согласны?