Песах Амнуэль - Смещение

Марк посмотрел на часы — минут сорок в запасе. Он перенес миску на кухонный стол, поставил рядом с бутылками, жестом пригласил отца — тот покачал головой и налил себе еще стакан, из другой бутылки.

Спросил, играет ли сын в покер. Удивившись вопросу (любой вопрос отца — пусть даже о погоде — показался бы ему удивительным), Марк признался, что да, играет, правда, пока плохо, и карта не идет, и владеть мимикой он еще не научился.

Отец оживился, дал несколько советов, не связанных друг с другом какой-либо логикой, а потому сразу вылетевших из головы. Поглядывая на часы, Марк по собственному, неожиданно возникшему желанию, рассказал, что они с друзьями решили создать свою группу, солиста у них, впрочем, пока нет, и Марк пробует себя, у него вроде получается, и, возможно, к Рождеству, а может, даже к Дню Благодарения они подготовят первую программу, правда, пока не знают, где удастся выступить, но это — решаемая проблема…

Отец кивал и даже, видимо, внимательно слушал, не отвлекаясь на собственные мысли. Неожиданно встал и молча ушел в гостиную, сел перед телевизором, включил. Новости, конечно. Правда, уже кончаются — спорт, спорт, спорт…

Марк ушел к себе, переоделся, подумал: надевать ли куртку. Июль, середина лета. Ночи, правда, прохладные. Надел. Проходя к двери, хотел попрощаться с отцом, но тот, почему-то повернув кресло спинкой к телевизору, сидел, откинувшись и вытянув ноги. Спал — во всяком случае, храпел довольно громко. Впрочем, как обычно.

Марк обошел отца, на всякий случай сказал: «Я ухожу, папа». Дверь за собой закрыл, но не стал запирать. Зачем? Отец дома. Запрет, если захочет.

Часов в десять вечера, отплясывая с Джаннет под музыку, им самим сочиненную и на прошлой неделе записанную на магнитофон во время репетиции, он ощутил болезненный укол в сердце, от неожиданности сбился с ритма, едва не упал на партнершу, но на ногах удержался. Испугался, да. Взял из коробки на столе сигарету с травкой, затянулся. Все хорошо. Все просто очень хорошо. Замечательно.

Но он знал, что застанет утром, вернувшись домой. Он никогда никому о своем неожиданно возникшем знании не рассказывал. Потому что, узнав, сбросил знание в колодец памяти, такой глубокий, что не видно дна и того, что на дне. Не ушел, не поехал, не… Ничего.

— Джанни, извини, я наступил тебе на ногу, — сказал он и поцеловал девушку в губы.

— Входите, пожалуйста, садитесь сюда, здесь вам будет удобно.

Детектив Остмейер был сама любезность. Когда нужно, он умел имитировать повадки светского льва. Научился, посмотрев десятки сериалов о жизни сильных мира сего. Мира, в который, он понимал, ему никогда не попасть.

— Не стесняйтесь, миссис Чарлз, садитесь удобнее.

Мей Чарлз, не привыкшая, чтобы к ней обращались, как к английской королеве, подозрительно осмотрела стул, потрогала спинку, сиденье, убедилась, что стул, в общем, годится, чтобы на его краешке посидеть несколько минут, и села, готовая обидеться на еще не высказанные подозрения, встать и гордо удалиться, хлопнув дверью.

— Ну и куда вы, миссис Чарлз, спрятали похищенные документы?

Мей сначала не поняла, о чем речь, настолько высказанное детективом обвинение было нелепым, бессмысленным, просто идиотским.

Остмейер ждал ответа, глядя на миссис Чарлз в зеркало, стоявшее на краю стола. Удобная придумка, оставшаяся от прежнего хозяина кабинета, ушедшего год назад с повышением в отдел экономических преступлений.

— Что? — спросила миссис Чарлз.

Разыгрывает удивление. Женщины всегда так поступают, даже когда их вину можно доказать надежными уликами. Как сейчас.

— Наши эксперты, — сменив тон светского льва на сухой голос человека, знающего истину, заговорил Остмейер, — исследовали записи с восьми камер наблюдения, причем одна из камер — как раз напротив двери в кабинет адвоката, доктора Кодинари, секретарем которого вы являетесь.

— И что? — спросила миссис Чарлз, все еще не понимая.

— Записи не подвергались изменениям, они подлинные — сто процентов.

Миссис Чарлз молчала, ожидая продолжения.

— Хорошо, — вздохнул Остмейер. — Поскольку вам, по-видимому, будет предъявлено обвинение, вы имеете право хранить молчание, имеете право вызвать своего адвоката и говорить только в его присутствии, но также должны знать, что любое ваше слово может быть использовано против вас.

— Что? — спросила миссис Чарлз.

— Если вы хотите позвонить адвокату…

— У меня нет адвоката! Зачем он мне? А что…

Похоже, она начала понимать.

— Я позвоню шефу!

— Нет, — с сожалением отказал Остмейер. — Шефу нельзя. Только адвокату. С моего телефона.

Миссис Чарлз, наконец, решила, что пора возмутиться и прекратить нелепую сцену. Она поднялась, одернула платье, поправила прическу и пошла к двери.

— Вернитесь! — жестко приказал Остмейер. Теперь он имитировал злого следователя, что удавалось ему куда больше. — Вернитесь, миссис Чарлз, мы только начали разговаривать.

Пораженная неожиданной грубостью, женщина опустилась на стул, на глазах ее выступили слезы. Остмейер поморщился.

— Вы хорошо поняли, что я сказал? По поводу адвоката и молчания? И главное: чистосердечное признание означает…

— Да что вы такое говорите? — в ужасе вскричала миссис Чарлз. — Вы что… Вы…

Слов у нее не было.

— Объясняю. — Тон Остмейера стал угрожающим. — Записи камер не фальсифицированы и, следовательно, могут служить доказательством в суде.

— В каком суде?!

— Камера, установленная напротив двери в офис доктора Кодинари, показала, а остальные камеры подтвердили: последней вчера покинули офис вы, это было в восемнадцать часов двадцать одну минуту.

— Да, я…

— Вы спустились по лестнице, вышли из здания и направились к стоянке.

— Я всегда так делаю!

— После этого и до семи часов пятидесяти минут утра никто, повторяю — ни одна живая душа, — к двери не подходил. Никто не выходил, никто не входил. В семь пятьдесят появились вы, открыли дверь, вошли и не выходили, пока через двадцать одну минуту не появился ваш шеф, доктор Кодинари.

— Да, и что?

— Документ, о пропаже которого было заявлено в полицию, пропал в промежутке между шестью часами двадцатью одной минутой вечера и семью часами пятьюдесятью минутами утра. Последней ушли вы, первой пришли вы. Вывод однозначен — только вы и никто другой могли после ухода шефа забрать документ, на это хватило бы и минуты.

Миссис Чарлз взяла себя в руки. Осмотрела комнату, будто только сейчас поняла, где находится. Заметила на краю стола зеркало, в котором отражалось лицо детектива, и можно было разговаривать, не глядя прямо в его прищуренные злые глаза. Вспомнила, как вставила ключ в скважину замка, приложила электронную карточку, вошла, отключила сигнализацию, увидела разгром… Вспомнила несколько детективных романов в обложках с изображениями суровых парней с пистолетами наизготовку. Оружия у детектива Остмейера она не заметила — ни в кобуре, которой не было, ни на столе. Может, в ящике. Или за поясом. Во всяком случае, стрелять он точно не будет. А невиновному человеку, это в любом романе написано, бояться полиции нечего. Конечно, там много людей недостойных…