Александр Филиппов - Сказка без чудес

И здесь вполне вероятен такой исход. Объявить родственником, пообещать богатое наследство, а потом каким-то хитроумным способом квартирку и выманить! И останется он до конца дней своих в этой усадьбе, на огороде с мотыгой горбатиться, из-под свиней навоз чистить, — за миску похлёбки и крышу над головой…

«Не-ет, — раззадорив, накрутив себя, размышлял далеко за полночь Глеб Сергеевич, — не на того напали! Впаривайте кому-нибудь ещё свои бредовые идеи, истории о чудесных воскрешениях и вечной жизни. А я утречком, с рассветом, — домой. Живите здесь ещё хоть тыщу лет, как вы утверждаете, но — без меня!».

Пребывая в таких вот растрёпанных чувствах, Дымокуров задремал. Спал он тяжело, беспокойно, метался с боку на бок в жаркой постели, стонал, всхрапывал, и даже подвывал, видя кошмарные сны.

Очередная жуть ему приснилась под утро.

Будто давешний человек в чёрном, висевший в раме окна вниз головой на манер карточного валета, нарисовался там вновь. Уже не вверх тормашками, а сидя естественным образом на корточках, расположившись на широком подоконнике. Растянув ярко-красные губы в улыбке, он поманил отставного чиновника пальцем, — подойди, мол.

Глеб Сергеевич понял, что проснулся, и личность в окне, залитом серым рассветом, — вовсе ему не снится.

— Вы меня? — не проявляя ни страха, ни удивления столь ранним визитом, полюбопытствовал, растирая кулаками глаза и позёвывая, Дымокуров.

Почему-то особое доверие отставного чиновника вызвали штиблеты странного гостя — чёрные, лакированные, пошитые даже на первый взгляд какой-нибудь знаменитой на весь мир обувной фирмой. Разве может человек, позволяющий себе носить такую дорогущую брендовую обувку в этой деревенской глуши, внушать опасения?

Как был в одних трусах и нательной майке, босиком, Глеб Сергеевич прошлёпал к окну.

Впечатления от ночного разговора с самозваной роднёй переполняли его. Он уже почти не сомневался в том, что попал в лапы сектантов-аферистов. А потому и незнакомец этот, возникший в рассветный час за окном, вполне вероятно, секретный агент какой-то спецслужбы, ведущей тайное наблюдение за подозрительной гоп-компанией, поселившейся в старом помещичьем доме. И сотрудники этой спецслужбы разобрались быстренько, кто есть кто среди обитателей усадьбы. Нет ничего удивительного в том, что правоохранители выделили его, Дымокурова, как человека наиболее здравого, благонадёжного, лояльного власти достойного гражданина. А теперь хотят выйти с ним на связь, предупредить, и, возможно, вывести из дома, который, не исключено, с минуты на минуту начнут штурмовать.

Глеб Сергеевич подошёл к человеку в чёрном, и впрямь напоминающем секретного агента своим облачением. Надвинутой на лоб глубоко шляпой пасторской, очками зеркальными, в которые, быть может, вмонтированы какие-нибудь приборы ночного видения, телекамеры и прочие прибамбасы из экипировки войск специального назначения. Приближаясь, отставной чиновник старательно изображал на лице сосредоточенность, внимание, гражданскую ответственность и готовность к сотрудничеству.

И вдруг в этот самый миг позади Дымокурова с треском распахнулась дверь спальной, озарив комнату ярким электрическим светом со стороны коридора. И голос, принадлежащий самоназванному папаше, Еремею Горынычу, рявкнул, приказывая:

— Глеб! Назад!

Но было поздно уже.

Предположительный спецагент в окне вытянул невероятно длинные, как показалось, руки в чёрных перчатках, подхватил подмышки грузное тело отставного чиновника, и выдернул его наружу из комнаты, одним движением, легко, словно морковку из грядки.

Дымокуров непостижимым образом взмыл в воздух, больно стукнувшись коленями о подоконник, вместе с заключившим его в крепкие объятия человеком в чёрном, вылетел, словно пробка из бутылки шампанского, устремившись в светлеющее слегка предрассветное небо.

И опять рациональный ум Глеба Сергеевича, несмотря на экстремальную ситуацию, рассудил здраво. Вот сейчас он услышит над головой стрекотание и визг лопастей зависшего над усадьбой вертолёта, и спецназовец в чёрной униформе (вот только шляпа, к чему бы эта широкополая, как у протестантского пастора, шляпа?), бесстрашно вися на прочном фале, втянет спасённого заложника в грохочущее двигателем, но такое безопасное вертолётное нутро. Где его верные сотоварищи — другие спецагенты, примутся ободряюще хлопать Дымокурова по плечу, показывать ему в знак одобрения большой палец, и он, ничего не слышащий из-за рёва мотора, станет улыбаться растерянно и благодарно кивать им в ответ — мол, спасибо, братцы, выручили, не дали пропасть!

Однако никакого вертолёта в небесах ни слышно, ни видно не было. Сжимавший отставного чиновника в объятиях незнакомец нёсся непостижимым образом над землёй, изредка хлопая полами своего просторного матерчатого плаща. А Глеб Сергеевич с замиранием сердца смотрел на проваливающуюся под ним в бездну, в тартарары, усадьбу, на село Колобродово поодаль, угадывающееся внизу по редким в этот предутренний час огонькам в окнах.

Уносивший Дымокурова в тёмную межзвёздную высь незнакомец — то ли освободитель, то ли наоборот, похититель, крепко держал в объятиях свою добычу. Принимая во внимание то, что отставной чиновник был, тактично говоря, человеком не худеньким, а совсем напротив, склонным к полноте, это наверняка требовало немалых усилий. Глеб Сергеевич ощущал явственно на своей шее жаркое дыхание этого странного, летящего в поднебесье, как казалось, только при помощи широкополого плаща, субъекта.

«Господи, ну, конечно же, дельтаплан!» — осенило Дымокурова.

Повернув голову так, что шея хрустнула, отставной чиновник крикнул громко, хотя полёт проходил в абсолютной тишине, и причин напрягать голосовые связки как будто, не было:

— Послушайте, товарищ… э-э… не знаю, как к вам обращаться! Как же вы аппаратом своим летательным управляете? Руки-то у вас заняты!

— Да-а? — удивлённо выдохнул прямо в ухо ему незнакомец. — Действительно!

И тут же разомкнул объятия.

Глеб Сергеевич скользнул по его груди, и, ничем не удерживаемый, ухнул вниз, понёсся так, что ветер в ушах засвистел, к земле, приближающейся стремительно.

Сердце отставного чиновника, отстав будто чуток от бренного тела, подпрыгнуло вверх, затрепыхалось под горлом.

В отчаянье Дымокуров замахал руками и ногами, стремясь превратить падение в плавный полёт, как это бывает во сне, однако то, что происходило с ним сию минуту, сейчас, никак не походило на сон. Не во сне, а наяву, он падал с нарастающим ускорением, десять метров в секунду, как услужливо подсказала память из школьного курса физики, пикировал к земле, которая надвигалась, ощетинившись угрожающе остроконечными верхушками сосен, приближалась беспощадно со свистом.