Александр Филиппов - Сказка без чудес

Впрочем, форма помешательства у обитателей усадьбы, похоже, тихая, буйства пока не замечено. А потому, соображал Глеб Сергеевич, безопаснее будет всё-таки провести остаток ночи здесь, в имении, за беседой с ясноглазой тётушкой и её дворней. Не переча, не опровергая любой бред, который они будут нести. Это, как вычитал в своё время где-то отставной чиновник, главный принцип общения с душевнобольными. Не спорить, не возражать, а выслушивать внимательно, какую бы ахинею они ни несли, соглашаться, поддакивать.

А утром, едва рассветёт, с первыми петухами — прочь отсюда. И пропади оно пропадом это беспокойное наследство, эта законсервированная во времени усадьба и её полоумные обитатели…

Пока же, переодевшись для серьёзного разговора, Глеб Сергеевич вернулся в кабинет Еремея Горыныча.

Дворня в полном составе во главе с новопреставленной и возродившейся из небытия Василисой Митрофановной ожидала его здесь с видимым нетерпением. Все расселись рядком по левую и правую сторону от воскресшей хозяйки, судя по всему, нисколько не смущённые этим чудесным фактом, словно к фотографированию на память для семейного альбома приготовились.

Свободный стул для Дымокурова поставили наособицу, прямо перед собой, туда, где при фотографировании располагается мастер с фотоаппаратом. Или арестованный для допроса — можно было и так рассудить.

Пребывавший в раздражении и смятении отставной чиновник опустился грузно на отведённое ему место, глянул на дворню с вызовом.

Начала разговор, как и предполагалось, тётка, Василиса Митрофановна:

— Я понимаю, Глебушка, как удивлён и обескуражен ты сейчас всем случившимся, — молвила она размеренно, нараспев, будто сказку дитю-несмышлёнышу сказывая.

— Не то слово, — буркнул угрюмо племянник.

А тётка между тем продолжала:

— Прежде всего, чтобы исключить всяческую мистику, заявляю ответственно: я, конечно, не умирала. Отсиделась в избушке, у сестры моей родной, известной тебе как баба Ягода.

При упоминании своего имени та привстала со стула, раскланялась кокетливо.

— Едва тебе на глаза ни попалась, когда ты в лесу заблудился, — рассказывала Василиса Митрофановна. — Пришлось срочно… э-э… в ближайшие кусты эвакуироваться.

— Тогда эта ваша мнимая смерть на афёру криминальную похожа! — забыв, что обещал себе не перечить, заметил с раздражением Дымокуров. — Зачем вся эта возня с моим приездом, вступлением в наследство?

— Не перебивай старших! — окоротила его тётушка властно. Потом, вздохнув, продолжила повествование прежним тоном — неторопливо и ласково: — Чтобы тебе понимать, Глебушка, что здесь и сейчас происходит, необходимо вернуться в прошлое. Тысяч этак на сто назад.

«Ну-ну, ещё одна археолог-любитель», — подумал про себя отставной чиновник, вспомнив, кстати, неугомонного Рукобратского.

Дымокуров скосил глаза на дворню. Все сидели чинно, плечом к плечу, положив на колени большие, натруженные руки, внимали, пристально и преданно глядя на свою предводительницу. А Соломон… а может, Семён, чёрт их разберёт, этих двойняшек-дылд, так даже рот открыл, завороженный.

«Действительно, секта! — согласился мысленно Глеб Сергеевич с мнением хранителя провинциального музея. — А Василиса Митрофановна у них вроде наставника, гуру…».

— Так вот, сто тысяч лет назад, ещё до эпохи оледенения, — вещала тётка, — в здешних местах уже жили люди…

— С удлинёнными черепами? Знаю, мне Рукобратский рассказывал, — заметил отставной чиновник.

— Рукобратский твой дилетант и балабол, — решительно пресекла попытки племянника перевести монолог в диалог Василиса Митрофановна. — Сто тысяч лет назад здесь, на территории, известной сейчас как Заповедный бор, жили люди, которые, строго говоря, с научной точки зрения, генетически, людьми в нынешнем понимании этого слова, не являлись. Ибо к гомо сапиенсу, человеку разумному, как биологическому виду, они не относились. К неандертальцам, впрочем, тоже. Хотя в смысле разума превосходили всех человеческих предков, вместе взятых.

Дымокуров заёрзал было, порываясь уточнить, в какой связи находится это запредельно отдалённое прошлое с его фиктивным вступлением в наследование поместья, но вовремя прикусил язык. Вспомнив, что с умалишёнными следует поддерживать беседу на равных, терпеливо выслушивая и не перебивая чокнутых оппонентов.

— Сейчас-то вы, люди, знаете, что человека разумного на планете много тысячелетий назад насчитывалось несколько видов. Наш, например, — Василиса Митрофановна кивнула на сидящих смирно, как первоклашки за партами, домочадцев, — обитал здесь задолго до того, как из Африки началась миграция отдельных особей гомо сапиенса. Хотя, положа руку на сердце, разумными-то были как раз мы, а не ваши наглые, злобные, отличающиеся повышенной агрессивностью, не брезговавшие каннибализмом предки…

Дворня закивала дружно и энергично, Яков даже сжал кулачищи грозно — будто к драке с этими самыми гомо сапиенсами-людоедами изготовился. Все домочадцы заволновались, засопели разом рассерженно, словно то, о чём повествовала Василиса Митрофановна, случилось не тысячу веков назад, а только вчера.

— Наш вид всегда жил в ладу с природой, со всей флорой и фауной, населявшей тогда планету. Мы брали от природы лишь столько, сколько нам было необходимо для поддержки собственного существования. При этом, по возможности, старались возвращать взятое. Срубил дерево — посади, или дай возможность вырасти новому. Убил зверя — но только тогда, когда есть хочется, желательно больного, ослабленного…

Глеб Сергеевич пожал плечами:

— Ну, эту идею у нас и сейчас пропагандируют. Гринписовцы, например…

— Да, есть среди миллиардов представителей человека разумного действительно разумные особи, — согласилась Василиса Митрофановна. — Однако их, согласись, Глебушка, ничтожный процент от числа тех, кто стремится к безудержному потреблению. И готов ради этого в буквальном смысле сожрать планету, уничтожив среду своего обитания. Разумным это, мягко говоря, назвать нельзя…

Отставному чиновнику — не выспавшемуся, раздражённому, изрядно надоел этот полуночный экологический ликбез, но он кивнул терпеливо, поддерживая видимую заинтересованность в разговоре:

— А вы, значит, другие?

— Другие, — подтвердила тётушка. — Вы вот, человеки, с позволения сказать, разумные, всё инопланетян ищите в далёком космосе. Братьев по разуму. А не видите того, что под носом у вас братья по разуму давно, испокон веков, обитают. И в воде, и на суше. Только разум у них, у нас то есть, другой. Мы просто живём, радуемся каждый своему, отпущенному природой сроку — и бабочка-однодневка, и черепаха трёхсотлетняя. И ваши заморочки, ваши безграничные потребности нам просто неинтересны. Вы о контактах с инопланетными цивилизациями мечтаете. Считаете это высшим достижением своего прогресса. А того не понимаете, что вы, в том качестве, в котором вы прибываете, никаким инопланетянам на фиг не нужны! Разве только подобных себе, злобных дебилов, в космосе повстречаете. Ну, тогда вам всем вообще мало не покажется…