Александр Филиппов - Сказка без чудес

— Да конечно! Входите! — изобразила радушие, помнящая о высоких покровителях этого странного субъекта, Надежда Игоревна. — Как вам прошедшее совещание?

— Блестяще! — не скрывал своего восторга решительно шагнувший в кабинет после получения приглашения визитёр. — Вы — виртуоз административного управления! Как вы ловко им рты заткнули, и к нужному решению подвели! Никто, кроме академика этого зачуханного, и не вякнул…

Гость уселся за приставной столик по левую руку от Барановской, снял свою пасторскую шляпу, вольготно закинул ногу на ногу, распахнув полы плаща и покачивая носком чёрного лакированного ботинка из кожи тонкой выделки. Потом, пошарив где-то за пазухой, извлёк оттуда толстенный, надёжно запечатанный конверт из плотной обёрточной бумаги. Склонился к вице-губернатору, положил конверт на полировку стола перед ней, шепнул доверительно:

— Вот. Это вам, Надежда Игоревна, от руководства нашей нефтяной компании. Как истинному патриоту своей страны, области, болеющей душой за процветание родного края!

Барановская, не моргнув глазом, прикрыла конверт первой попавшейся в руки бумажкой, по совпадению оказавшейся резолюцией только что прошедшего совещания с всенародной поддержкой начала нефтедобычи в Заповедном Бору, и отодвинула на край стола, как ничего не значащую вещь, на которую не стоит обращать внимания.

— А ещё у меня к вам, — по-свойски уже зашелестел губами Люций Гемулович, — есть маленькая, но настойчивая просьба. Вы помните такого чиновника, мелкого клерка, служившего под вашим началом, — Глеба Сергеевича Дымокурова? Вы его на пенсию недавно отправили.

На секунду сосредоточившись, Надежда Игоревна, припомнив, кивнула…

Когда человек в чёрном, изложив свою просьбу, прозвучавшую, тем не менее, как приказ, и, попрощавшись душевно, покинул кабинет, Барановская первым делом рассмотрела конверт.

Она убрала прикрывавшую подношение бумагу, и, не прикасаясь, устремила на конверт пронзительный взгляд, будто рентгеном просвечивала. Интересно, доллары там или евро? — гадала она. — В рублях-то по её статусу вице-губернатора, пожалуй, что, маловато будет! Хотя, если в пачках пятитысячные купюры…

Подобные подарки — конверты, свёртки, коробочки, таинственно поблёскивающие благородным металлом, светящиеся ограненными камнями и переливающиеся своим содержимым, а то и тяжёлые, плотно набитые кейсы, ей, как высокопоставленной чиновнице, и раньше доводилось получать многократно. Что-то она передавала по восходящей, губернатору. Однако что-то и ей частенько перепадало.

И всякий раз, при виде очередного подношения, вместе с поднимающейся откуда-то из глубины души восторженной, жадненькой радостью сердце её сжимал мёртвый, леденящий страх. Вот сейчас грохнет, распахнутая настежь ударом ноги входная дверь кабинета, и через порог повалят люди — в камуфляжной форме и в штатском, непременно с автоматами и пистолетами наизготовку, а кто-то и с видеокамерой в руках, заорут истошно, пугая до обморока:

— Сидеть! Не двигаться! Руки на стол! Фиксируем факт получения взятки!

А тот, что с видеокамерой, будет снимать, снимать, а потом сюжет о задержании — по всем новостным каналам…

Тем более что губернатор её лично предупреждал, призывал к осторожности. В последнее время все кому ни лень, мусолят тему коррупции; «силовики», будто проснувшись, активизировались — у них ведь тоже статистика, цифры и показатели, отчёты перед высоким столичным начальством…

Однако бог пока миловал, ничего из подсказанного богатым воображением Надежды Игоревны не происходило, и подарки перекочёвывали со стола, в соответствии с габаритами, в ящик, сейф или стоящий в комнате отдыха вице-губернаторского кабинета платяной шкаф. А потом выносились из Дома Советов, и складывались в тайные, надёжные закрома.

Чтобы преобразиться со временем волшебным образом, как тыква в сказке о Золушке, в виллу в Швейцарии, квартирку где-нибудь в центре Парижа, а быть может, чем чёрт не шутит, и в яхту, бороздящую Средиземное море, или пришвартованную где-то у побережья Майами…

Вот и сейчас из приёмной за двойными, с тамбуром, дверями не доносилось ни звука, кабинет вице-губернатора, как делал это каждое утро, осмотрел накануне на предмет разного рода несанкционированно установленных видеокамер, записывающей аппаратуры, компетентный и надёжный, особо доверенный специалист, так что никаких неожиданных осложнений не предвиделось.

Барановская взяла в руки конверт, который, несмотря на внушительную толщину, оказался неожиданно лёгким.

Воспользовавшись тонким серебряным ножичком для резки бумаги, вскрыла, сунула ухоженные пальчики внутрь.

На ощупь она не смогла определить содержимое. Что-то плотное, шелковистое, но явно не пачки банкнот.

Недоумевая, она вытянула из конверта полоску какой-то ткани, свёрнутой в тугой рулон.

И уставилась на него, остолбенело.

В руках у неё оказался моток георгиевской ленты.

— Вот сука! — выругалась она вслух в адрес мерзавца в чёрном плаще, только что покинувшего её кабинет. — Издеваешься, сволочь?! Тоже мне, патриотку нашёл, б…ть!

Но ничего поделать она не могла. Слишком в высоких сферах, как стало понятно ей, обитал этот красноглазый проходимец.

И просьбу его по поводу этого… как там, пёс его побери… ну да, Дымокурова, исполнить придётся.

А Глеб Сергеевич в это время как раз очнулся только-только после пережитого ночью кошмара; с бьющимся сердцем и липким потом на лбу приходил в себя, проснувшись на роскошной кровати.

За окном, раскрытым настежь, совсем рассвело, солнце, похоже, вползало в зенит, указывая на полдень, и в его жарком сиянии ночные ужасы отставного чиновника представлялись дурным сном, привидевшимся вследствие усталости или, к примеру, переедания.

Услышав какой-то шум, Дымокуров скосил глаза в сторону входной двери. Там, на пороге спальной, стояли Василиса Митрофановна и Еремей Горыныч. В этот момент они не смотрели в сторону почивавшего родственника, а потому Глеб Сергеевич услышал часть разговора, явно не предназначенного для его ушей.

— Как ты думаешь, он его не укусил? — озабоченно спросила тётка.

— Нет, — успокоил её домоправитель. — То ли не успел, то ли другую цель преследовал. Нам с тобой, например, досадить. А может, он тоже в Глебушке кровь нашу почуял, и решил, пока тот в силу ещё не вошёл, шмякнуть его о землю… Как говорят у них, у людей, — нет человека, нет и проблемы…

— Ты-то как? — участливым тоном поинтересовалась Матрёна Митрофановна. — Не мальчик, чать… Небось, после трансформации каждая клеточка тела болит?

— Терпимо, — с пренебрежением ответил Еремей Горыныч. — Надо же! Лет сто уже не летал, а понадобилось — преобразовался в секунду…