Роберт Силверберг - И рушатся стены [сборник]

— Просто так проще, — пожал плечами Эмори. — А почему бы и нет?

— Вы не можете выпустить в эфир эту уклонистскую грязь, — сказал Грабен. — Где Кавана?

— Он здесь, в студии. Но вы не можете поговорить с ним. С ним приключился... э-э... небольшой несчастный случай, и мы вынуждены были связать его, чтобы помешать ему причинить себе вред...

— Мы отключим вас! — бессвязно забормотал Грабен. — Мы бросим вас всех в тюрьму на долгие годы! Джон, вы с ума сошли? Почему вы делаете это?

— Да просто так вот, — сказал Эмори и повесил трубку.

Он вышел из кабинки и почти немедленно был перехвачен Ноерсом и Беккетом.

— Звонил Грабен, — сказал Эмори. — Он начал наверху смотреть пьесу и теперь просто безумствует. Скорее всего нас отключат в любую минуту.

— Им потребуется по крайней мере десять минут, чтобы добраться до главной магистральной линии. К этому времени все уже будет сделано, — сказал Ноерс. — А через десять минут после этого до нас доберутся парни из безопасности. Джон, сообщите всем, чтобы в ту же секунду, как нас отключат, они бежали. Они не смогут поймать всех.

Но Эмори лишь улыбнулся.

— У бедного Грабена, должно быть, случился инфаркт! Сто миллионов зрителей глядят весь этот уклонизм!

Пьеса длилась ровно шестнадцать минут, на шесть минут больше, чем рассчитывал Ноерс, когда писал сценарий. И за эти шестнадцать минут прошла такая открытая интернационалистическая пропаганда, какой Америка публично не слышала уже четверть века.

Эмори сидел в дальнем конце студии посреди тесно сплотившейся группы и смотрел как идет пьеса. Он чувствовал в груди теплое удовлетворение. Его заключительная видеопьеса была лучшей. Актеры, не являвшиеся сотрудниками канала (хотя большинство из них работало тут какое-то время, прежде чем их выкинули по обвинению в девиационизме), играли отлично, доводя до зрителей все скрытые нюансы Эмори, которые он так любил и которые были так необходимы в подобных постановках. Они играли так, словно ими управляла чья-то невидимая рука.

Что же касается воздействия пьесы на население, приученное верить всему, что они видят на видео... Эмори просто был не способен оценить это воздействие. Противники интернационализма действовали тупо и прямо. Цензура вырезала любые возможные интернационалистские намеки, и власти думали, что таким образом могут сохранить изоляционизм. Но вместо этого они высушили его и надоели народу хуже горькой редьки. Эмори думал о том, что сообщат разные агентства по опросу.

Восемнадцать минут. Девятнадцать.

— Вероятно, Грабен к настоящему моменту уже добрался до магистральной линии, — сказал Ноерс.

Секунду спустя, прежде чем кто-то успел согласиться или начать спорить, свет замигал и погас. Софиты умерли. Яркое оранжевое сияние сцены медленно растворилось в темноте. Эмори тут же запрыгнул на сиденье стула и закричал:

— Народ, послушайте меня! Нас отключили, но, думаю, мы им дали хороший пинок. Теперь нужно как можно быстрее убираться отсюда. Идите, но не бегите, к двери... А как только окажетесь снаружи, неситесь как ветер, во всех направлениях. Постарайтесь не бежать все вместе, а рассыпаться в разные стороны. Тогда они не смогут поймать всех. — Он спрыгнул со стула. — Отпереть дверь студии! — крикнул он.

— А что делать с Каваной? — спросил Ноерс.

Эмори пожал плечами.

— Нам не нужны заложники. Оставьте его здесь. Его найдут достаточно быстро.

В полумраке он видел как открылась дверь студии и участники пьесы побежали через нее, все еще в костюмах: некоторые девушки полуголые, а многие мужчины в диковинных иностранных нарядах. Секунду Эмори смотрел на это, пока Ноерс не дернул его за рукав.

— Идемте, Джон. Вы будете интересовать их прежде всего. Давайте, уходим!

Эмори побежал, появился в зале и увидел как Грабен и еще несколько сотрудников канала кричат и машут руками на бегущих актеров, но безопасников пока что не было видно.

— Держитесь подальше от лифтов! — закричал Эмори. — Вероятно, они уже охраняются вооруженными охранниками, и там всех поймают. — Он взглянул на Ноерса и добавил: — Идите туда, мы должны разойтись.

И сам он пошел в противоположном направлении, по обшитом панелями коридору, мимо каких-то кабинетов, складских помещений для софитов и камер. Позади он слышал крики.

Вот и лестница. Он включил фонарик и побежал вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки и одной рукой крепко держась за перила. Нужно много времени, чтобы пробежать тридцать четыре лестничных пролета. Он все бежал и бежал, бесконечно бежал вниз, и стук каблуков отчаянно разносился в тишине.

При этом его охватила странная бодрость, тем более странная в беглеце. Сердце его стучало, все чувства оказались обостренным. Крик позади становился все тише с каждым лестничным пролетом.

Когда он достиг уровня улицы, то увидел припаркованные перед огромной Башней серые грузовики Корпуса безопасности. Эмори несколько секунд постоял, чтобы выровнять дыхание, глядя как к зданию мчатся безопасники. Он надеялся, что большая часть труппы уже убежала и сейчас находится на пути к трущобам, которые они называли своим домом. Еще он подумал о том, будет ли сопутствовать удача его главному, безногому актеру и сумеет ли он убежать, а затем подумал, сумеют ли убежать Беккет и Ноерс.

Затем он вышел из здания, подняв воротник, хотя стоял теплый июльский вечер. Возможно, его узнают из-за роста, а может и нет. Но Эмори понимал, что нужно идти, причем идти быстро, пока все не закончится так или иначе.

Быстрым шагом он прошел на Пятидесятую стрит, а там нырнул в магазин. Продавец стоял за продовольственным прилавком и что-то передвигал на полке. Эмори спокойно и быстро прошел к будке видеофона-автомата у дальней стены магазина, и его не заметили.

Вероятно, ему все же придется куда-нибудь пойти. Разумеется, сегодня вечером небезопасно возвращаться домой, а может, он вообще никогда не сможет вернуться туда. Конечно, в первую очередь он должен покинуть территорию города вместе с пригородами.

Но у него еще было к кому обратиться за помощью. Он сунул монету в прорезь и набрал номер Карга.

Затем он стал ждать, ожидая появления на маленьком, старомодном экране будки уже знакомое лицо инопланетянина. Но телефон продолжал звонить... тринадцать, четырнадцать, пятнадцать раз. Эмори недоуменно смотрел на свое отражение в темном экране. Почему Карг не отвечает? Где сейчас могут быть инопланетяне?

Эмори раздраженно повесил трубку, набрал оператора и дал ему номер Карга.

— Дело очень важное, — сказал он, — а я почему-то не могу связаться. Может, вы попробуете за меня.

— Разумеется, сэр, — раздался ровный, словно механический, голос, но экран оставался мертвым, а минуту спустя тот же голос сказал: — Простите, сэр. Этот номер удален из книги.