Рэй Олдридж - Врата Лиц

– Ты не выглядишь изумлённым.

– Нет.

Худой Волк почувствовал укол раздражения.

– Тогда, я буду краток.

– «Великий Эксперимент» оказался полным провалом. Мой «Народ» оказался не лучше, чем ему следовало быть. Они хандрили недели и месяцы, ели лиофилизированные рационы, соблазняли друг друга и шептались против меня. Они ненавидели хижины; они ненавидели оленьи шкуры, которые я им дал; они отказывались учиться охоте, собирательству или игре на тамтамах. Они сказали, что эта музыка скучная и детская, «много бормотаний и мычаний и никакой мелодии». Ну, мне пришлось согласиться с ними по части музыки, но это не сделало их хоть сколько-нибудь счастливее. Единственное, что, казалось, доставляло им удовольствие, это сидеть вокруг костра, пить виски и трахаться. Весь пейот сгнил, кроме того, что я употребил.

Это была катастрофа. Еда заканчивалась, домики обваливались, и они вовсе не были индейцами, никоем образом. Им не нравились мои истории, как и тебе, и что я мог поделать?

Я сидел в своей хижине и размышлял. Я разорён. У меня нет народа; я один. Рыжеволосая женщина бросила меня и перебралась к Серой Голубке и её трём мужьям. Они все отказались узнавать хоть что-нибудь о своих предках и о том, как эти удивительные люди когда-то жили.

Наконец я взбесился. Я взобрался на высокий валун и прокричал, чтобы они собрались. Через некоторое время дюжина, или что-то около того, неторопливо поднялись со своих мест и встали вокруг, глупо ухмыляясь.

– Послушайте, – сказал я. – Довольно долго я был добр. Я позволил вам потакать вашим цивилизованным похотям; я терпеливо ждал, что вы увидите пустоту ваших цивилизованных жизней и вернитесь к старым обычаям. Но вы этого не сделали. Вы разочаровали меня. Вы не Народ. Прощайте.

Я слез с камня для выступлений и пошёл к груде припасов. Я принял меры предосторожности и спрятал одноместную спасательную капсулу в большом ящике. Я вскрыл ящик, залез в капсулу и улетел прочь с Трина. Я никогда туда не возвращался.

Железный Конь пошевелился и печально посмотрел на Худого Волка.

– Что произошло, Джон?

Пальцы Худого Волка сплелись вместе.

– Я никогда не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал. Я подумал, что если предоставлю их самим себе, им придётся научиться быть краснокожими. В обучающих машинах было полно чувство-записей; проблем не должно было быть.

– Но?

– Ошибочное исследование белка. Всего-лишь небольшая несовместимость. Прежде это случалось тысячи раз на тысяче миров. В любом случае, когда еда закончилась и им пришлось начать охотиться, они обнаружили эту проблему. Много людей умерло до того, как они начали хранить трупы в ледяных пещерах и использовать их плоть в дополнение к своему питанию. Дальше они стали умирать медленнее. Их осталось меньше сотни, когда прилетел миссионерский корабль и забрал их. Спасены миссионерами! Это ли не говорит тебе, насколько всё пошло не так? Ха! С тех пор они охотились на меня. Я взялся за самую анонимную работу, которую смог найти; я оставался в космосе; я никогда не спускался на планеты; я не заводил друзей.

Худой Волк чуть улыбнулся.

– Но всё-таки они меня достали.

Долгое время крепыш ничего не говорил. Наконец он заговорил.

– Я всё таки хотел бы быть в твоём племени.

Итак, Худой Волк больше не был последним краснокожим. Они забрались на север, в широты туманов и айсбергов. Ветер был как нож, а вода как текущий лёд, и всякий раз, когда Худой Волк выбирался в своём грави-стуле на палубу, он кутался в толстые пледы.

По ночам он рассказывал крепышу истории, а Железный Конь терпеливо слушал: «Койот и Дождевая Бочка Душ», «Койот и Генеральские Сапоги», «Койот и Мир Пепла», «Койот и Радужная Гитара», «Койот и самая Красивая Жаба-женщина», «Койот и Стальной Ворон», и многие другие. Казалось, истории текут из Худого Волка как кровь из раны, сначала пульсирующая и горячая, а потом – медленно просачиваясь, сгустившаяся от его приближающейся смерти. Эти истории каким-то образом приносили облегчение Худому Волку, так что он меньше осознавал отказ своего тела. Теперь он едва мог двигаться и боль начала по капле возвращаться, больше полностью не сдерживаемая инъекциями мед-установки.

Для безопасности они забрались слишком далеко на север; дюжину раз по ночам выла ледовая тревога, пробуждая Худого Волка от его почти-сна.

К нему подошёл крепыш.

– Джон, может нам следует изменить курс. Лёд слишком толстый; мы рискуем застрять.

Худой Волк пошевелился на стуле. Мир сомкнулся вокруг него; он, казалось, вдавливал его вовнутрь, в его отказывающую плоть, мягко, но непреклонно. Красивое лицо Железного Коня плавало перед ним неясным пятном. Он заставил себя сосредоточиться, слушать, думать.

– Да, – сказал он после долгой борьбы. – Смени курс. Зигзагообразно на юго-запад; возможно, в этом случае мы пересечём его путь. Если только он не плавает подо льдом.

В этих высоких широтах Городов было меньше. Но им попался один живой Город и один мёртвый.

Живой Город был приземистый и гладкий, с огромным закруглённым панцирем, усеянного тысячами блестящих куполов из цветного стекла, как гигантская стальная черепаха, усыпанная сияющими драгоценностями. Он промчался на высокой скорости наперерез их курсу, оставляя глубокую борозду в океане.

– Погонимся за ним? – спросил Железный Конь.

– Нет, – ответил Худой Волк, оседая на стуле.

Мёртвый Город вырос на горизонте днём позже, на закате. Когда-то он был прекрасен, и даже разлагаясь и полупогружённый в холодную воду, он обладал горьковато-сладким очарованием, как заброшенный парк развлечений. Это было изящное изделие из павильонов, террас и маленьких внутренних двориков, заполненных пустыми цветочными ящиками, и все соединённые лабиринтом узких морских путей. Крепыш вёл лодку по каналам и лагунам во внутреннюю часть Города и Худой Волк пробудил себя от конечной апатии, чтобы подивиться.

– Они, должно быть, жили хорошо, – сказал он Железному Коню. – Со вкусом.

Они проплыли мимо выцветшей фрески, искусно сделанной из крошечных осколков стекла. На ней была группа давно умерших жителей Города, купающихся в освещённом солнцем голубом бассейне. У инопланетян были длинные гладкие ноги, поразительно человеческие по форме; четыре коротких сильных руки; и по паре костяных гребешков на безволосых головах. Цвет их кожи – изумрудно-зелёный металлик. У них не было каких-либо различимых половых признаков. Их позы в композиции тщательно подобраны и говорили Худому Волку о лёгкости, уюте и удовлетворённости.

Той ночью они остановились отдохнуть во внутренней лагуне мёртвого Города, пришвартовавшись к затейливо украшенному резьбой столбу, под углом торчавшему из спокойной воды. Время скрыло резьбу, но для Худого Волка она выглядела как крылатая рыба, пушисто-чешуйчатая, с объёмистыми хвостовыми плавниками.