Станислав Лем - Дилеммы XXI века

Прогнозирование будущего, что до недавнего времени называлось футурологией, очень неблагодарное занятие. Полтора десятка лет назад говорили, что «или будет ядерная война, или её не будет». Или пан, или пропал. В настоящее время оказывается, что могут возникать локальные конфликты, локальные войны, и в такой ситуации предсказание спектра политических явлений находится за гранью возможного.

Признаюсь вам, что лично я, пытаясь определить важность различных наук, всегда меньше всего ценил политологию. В ней ещё никогда никому не удалось что-либо предвидеть. В действительности всё происходит противоположно тому, что ожидали. Россия потеряла свой статус равнозначной Соединённым Штатам державы. Один из известных политиков (раньше советских, теперь российских) [директор Института США и Канады академик Георгий Арбатов] сказал Биллу Клинтону: «Мы лишили вас врага». Советский Союз рассыпался, как кулич из песка.

Кроме этого начали поднимать голову локальные националистические движения. Появились народности, о которых мы даже не знали, что они существуют. Такие территории, как Чечня, безусловно, существовали, но о них не много говорили, ибо их на коротком поводке удерживал Советский Союз, который при всей своей жестокости всех их объединял. Реальность стала напоминать спокойную поверхность моря или океана, которая начала понижаться. Стало показываться дно, не ровное и не гладкое.

Мир мечтал об атомной энергии, начало использования которой пришлось на сороковые и пятидесятые годы XX века. Она должна была обеспечить нас энергией на тысячелетия, но сейчас повсеместно господствует страх. В Германии партия зелёных требует от канцлера Шрёдера отказаться от атомной энергии. Начались споры, сколько всё это будет стоить. Суммы дошли до миллиардов марок, но хуже всего то, что с потерей такого мощного энергетического потенциала нужно перейти на другие источники энергии, то есть на ископаемые источники – газ и уголь, при сжигании которых в атмосферу выбрасывается углекислый газ. Это вызывает потепление климата и может создать угрозу установившемуся великому глобальному круговороту океанических течений, циклонов и антициклонов.

Ситуация очень неблагоприятна для тех, кто хотел бы написать о будущем какую-нибудь милую, прекрасную сказку. На фоне этих сказок могут возникнуть довольно мрачные изображения и пейзажи. Приведём один пример. Кроме Китая, в котором насчитывается более 1250 миллионов жителей, сейчас и население Индии уже превысило 1 миллиард человек. Считается, что к середине XXI века на Земле будет 10–12 миллиардов людей. Ситуация напоминает один эксперимент американских зоологов и психологов, которые позволили крысам свободно размножаться в замкнутом помещении. Крыс становилось всё больше и больше, они стали агрессивными, стали загрызать друг друга и своё потомство. Их надпочечники стали вырабатывать гормоны стресса. Аналогично, если б в помещении, в котором мы сейчас разговариваем, было гораздо больше людей, чем в данный момент, всем стало бы неприятно. Если бы здесь было в шесть раз больше людей, мы находились бы как сардины в банке, а это уже не удобное положение.

Хотя научная фантастика и занимается некоторыми катастрофами, которые могут произойти в будущем, но эти катастрофы, можно сказать, фотогеничны. Если посмотреть американское телевидение, то можно заметить, что американцы в фильмах с большим удовольствием изображают катастрофы, о которых можно сказать, что это «красивые» катастрофы. «Красота» катастроф заключается в том, что течёт кровь и люди падают трупами в большом количестве, но каждый взрослый знает, что, как только это зрелище закончится, все убитые встанут за кулисами и пойдут пить пиво. К сожалению, дети к зрелищам такого рода относятся с чрезмерной серьёзностью. Как только получают доступ к оружию, то начинают стрелять, а потом удивляются, что те, в кого они стреляли, не встают и что все они мертвы.

Интересно, постоянен ли в мире процент дураков? Если, например, есть 1000 человек, то 10 идиотов среди них всегда найдётся? А среди 100 тысяч – пропорционально больше? А, может, количество дураков растёт экспоненциально, то есть чем больше людей, тем дураков всё больше и больше? Даже если их и не больше, то, во всяком случае, они делают всё больше и больше шума. Недавно в Польше были беспорядки, в результате 80 полицейских попало в больницу. Это, очевидно, является следствием того, что у нас в Польше нет демократической системы, а есть анархо-синдикалистская система, то есть чем сильнее становится социальная группа, тем сильнее и энергичнее она формулирует свои требования. Врачи могут перестать лечить, шахтёры могут забаррикадироваться в шахтах, а крестьяне могут забросать министерство маслом. Должен сказать, что меня как пожилого человека это очень удивляет, потому что до войны, в 1920–30-х годах, невозможно было представить, чтобы крестьянин бросался маслом, потому что масло было на вес золота. Теперь же у нас есть много плохой свободы. Плохая свобода – это когда каждый, у кого есть связи и доступ к центральной власти, может кому-нибудь разбить голову или провести манифестацию там, где ему заблагорассудится.

И опять я отошёл от темы. Итак: мы вступили в эпоху, которую я предсказывал в своих фантастических рассказах и романах, – в эпоху биотехнологий. Простота процедур, придающих красоту телу, привела в Соединённых Штатах к массовому распространению пластической хирургии. Женщинам в грудь вшивают силиконовые вставки, удаляют излишки жира, поднимают ягодицы. Однако когда возможен выбор пола ещё не родившихся детей, когда почти всё возможно, – это не радостная картина. Это начинает выступать из дальних рубежей фантастики, становится реальностью, тем самым теряя сказочное очарование. Возможны не только противозачаточные и убивающие зарождающуюся жизнь методы, но также возможно и клонирование, разрушение трансгенных барьеров между различными видами. Я видел живую жабу, у которой на спине была выращена раковина человеческого уха. Это, вероятно, неприятно для жабы, но для людей, которые смотрят и представляют себе, что из этого будет, – ещё более неприятно. Мы узнали, что наши биологические часы определяются наследственностью. У мышей обнаружили так называемый ген верности, который принуждает мышь-самца быть верным своей подруге. Представьте себе мужчину, склонного к донжуанству, которому внедряют ген, принуждающий к верности. Такого рода биохимическое и генетическое принуждение – даже к желательному поведению – представляется мне неуместным. Конечно, если бы генетические операции обеспечивали, чтобы у таких людей, как я, лысых, вырастали волосы или зубы, – это было бы неплохо!