Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

— Мы уверены, что это Латон. Прошлой ночью прилетел и направил на Перник космоплан корабль того же класса, что и «Йаку». С тех пор и до настоящего времени коммуникационная способность Перника снизилась на шестьдесят процентов.

— Латон?

Изумленное восклицание вырвалось у «Эноны» и всего ее экипажа.

— Да. —Атлантический Консенсус учел информацию, доставленную космоястребом два дня назад. — При отсутствии орбитальных станций наши возможности проверок сильно ограничены и не соответствуют сегодняшним требованиям. Эти обязанности осуществляются только сенсорами контроля гражданских полетов. Корабль, естественно, уже улетел, но космоплан остался. Перник и его население, по всей видимости, подверглись атаке энергетического вируса.

— О нет, —в ужасе воскликнул Оксли. — Только не он. Только не это.

Внизу под ним Перник выбросил столб ослепительного золотистого света, как будто над океаном занимался рассвет. Флаер резко накренился на правый борт и начал терять высоту.

Сиринга проводила взглядом маленький флаер, скрывшийся на востоке. Ночной воздух был прохладнее, чем она помнила по своему первому визиту, и под форменной рубашкой по спине побежали мурашки. Мосула, одетого в растянутую футболку без рукавов и шорты, прохлада нисколько не беспокоила. Она бросила в его сторону раздраженный взгляд. Уличный мачо.

Этой Клио крупно повезло.

— Пойдем, —позвал ее Ейск. — Моей семье не терпится снова с тобой увидеться. Младшие хотели бы послушать твои рассказы о Норфолке.

— С удовольствием.

По пути к арочному входу ближайшей башни рука Мосула крепче обняла ее плечи. Как будто Сиринга стала его собственностью.

— Мосул, —обратилась она к нему по личному каналу, — что у вас здесь случилось? Вы все какие-то напряженные.

Она постаралась донести до него груз собственного эмоционального состояния.

— Ничего не случилось.

Проходя под аркой, он ободряюще улыбнулся ей.

Она изумленно уставилась на него. Мосул, в нарушение всех правил, ответил ей по общей родственной связи. Он заметил ее удивление и молча извинился.

— Это… —Она не успела договорить, как в голове вспыхнула тревога.

«Энона». Она не ощущала присутствия «Эноны»!

— Мосул! Она пропала. Нет, погоди. Я еще чувствую ее, но очень слабо. Кто-то пытается блокировать сродственную связь.

— В самом деле? — Его улыбка сменилась гримасой, от которой Сиринга вздрогнула. — Не бойся, малышка Сиринга. Такая хрупкая красивая малышка и так далеко от дома. Совсем одна. Но мы дорожим тобой, ты ведь привезла великолепный подарок. Добро пожаловать в братство, намного превосходящее эденизм.

Она повернулась, готовая убежать прочь. Но позади стояли пятеро мужчин. Один из них — она даже вскрикнула — выглядел особенно ужасно: его голова была вдвое больше обычного размера, глубоко запавшие щеки избороздили морщины, глаза почти круглые, как у птицы, огромный нос с острым загнутым вниз кончиком нависал над черными губами, заостренные уши поднимались выше макушки.

— Что это? — прошипела она.

— Не обращай внимания на старину Кинкейда, — сказал Мосул. — Это наш местный тролль.

Стало немного светлее, из полипа острова просачивалось розоватое сияние, которое у нее ассоциировалось с ночью Герцогини на Норфолке. У Сиринги задрожали ноги. Стыдно, но ведь она совсем одна. Никогда еще она не лишалась общности мыслей, главной составляющей эденизма.

— «Энона»! — Ее отчаянный крик эхом ударился в стенки черепа. — «Энона», любовь моя, помоги!

Она уловила ответ. Не отчетливый, какой можно было бы осмыслить или расшифровать, но где-то по ту сторону окровавленного неба с таким же ужасом кричал космоястреб.

— Идем, Сиринга, — сказал Мосул и протянул ей руку. — Идем с нами.

Это был не Мосул, теперь Сиринга точно знала.

— Никогда.

— Какая смелая, — с жалостью сказал он. — И такая глупая.

Она была сильной, генетическое наследие обеспечило это свойство. Но их пришло семеро. Они наполовину втащили, наполовину втолкнули ее в башню.

Странным образом изменились стены. Никакого полипа, вместо него стояли камни. Большие кубические глыбы из какого-то лесного гранитного карьера — и старые, такие же старые, как башни, которые Сиринга видела на подлете к острову. Известковые швы сочились водой, покрывая камень налетом слизи.

Они стали спускаться по винтовой лестнице, сужающейся до тех пор, пока не осталось места лишь для одного человека. Рукав рубашки Сиринги быстро промок, и на нем появились коричневатые пятна лишайника. Она знала, что такого просто не может быть, что все это нереально. На островах Атлантиды не было подземелий.

Только море. Но ее ноги соскальзывали с истертых ступенек, а голени уже ныли от напряжения.

Не было здесь и розового сияния. Их путь освещали горящие факелы в черных железных подставках. От едкого дыма начали слезиться глаза.

Лестница вывела их в короткий коридор. Крепкая дубовая дверь распахнулась, и Сирингу втолкнули в комнату, которая оказалась средневековой камерой пыток.

Центр комнаты занимала деревянная дыба; вокруг колес на обоих концах висели железные цепи с открытыми кандалами, ждущими жертву. В одном углу стояла жаровня, мерцающие в ней угли распространяли волны тепла. На углях, покрасневшие от жара, лежали длинные тонкие металлические инструменты.

Палачом был огромный толстый человек в кожаном фартуке. Складки жира нависали над его широким поясом. Палач стоял у жаровни и ругал стройную молодую женщину, возившуюся с мехами.

— А вот и Клио, — сказал тот, кто украл тело Мосула. — Ты ведь хотела с ней познакомиться.

Женщина обернулась и рассмеялась в лицо Сиринге.

— Зачем это все? — тихо спросила Сиринга срывающимся голосом.

— Это в твою честь, — сказал палач. Его густой бас звучал мягко, совсем как кошачье мурлыканье. — Мы должны очень бережно к тебе относиться. Ведь ты привезла драгоценный подарок. Я не хочу его испортить.

— Какой подарок?

— Живой корабль. Нам трудно пересекать тьму ночи на этих механических устройствах. Зато твой корабль — это воплощенная элегантность и грация. Обладая тобой, мы будем обладать и им. А потом мы начнем крестовый поход к новым мирам.

— Беги! Беги, «Энона». Беги из этого проклятого мира, любовь моя. И никогда не возвращайся.

— Ох, Сиринга. — Красивое лицо Мосула приобрело то самое выражение сочувствия, которое она видела когда-то очень и очень давно. — Мы лишили тебя сродственной связи. Мы отослали Оксли. Мы отгородили тебя ото всех. Ты осталась среди нас одна. И можешь мне поверить, мы знаем, что значит одиночество для эденистов.