Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

Льюис почувствовал, как что-то оттягивает его пояс. Он опустил взгляд и увидел, что на ремне пристегнут лучевой нож.

— Нет. — Он слегка тряхнул головой, испугавшись такой перспективы. — Нет, я не уйду. Тебе только этого и надо. Без меня Перник опять станет свободным. Я не допущу этого, я одержу над тобой верх.

— Не льсти себе, Льюис. Я ни за что не допущу, чтобы ты повторил подобное насилие. Ты считаешь себя сильным и решительным. Но ты глубоко ошибаешься. У тебя и тебе подобных возвращенцев есть лишь туманный план упрочить свое положение в этой материальной Вселенной. И все ваши поступки обусловлены жалкой психологической слабостью.

Льюис оскалился на своего высокомерного мучителя.

— Какой ты умный. Посмотрим, что ты скажешь после ста проклятых лет в пустоте, без пищи, без дыхания, без осязания — в полной пустоте. Да ты будешь умолять, чтобы мы взяли тебя с собой, подонок.

— В самом деле? — В усмешке Латона не осталось и намека на юмор. — Вспомни, кто ты такой, Льюис. Подумай, кто все эти возвращенцы. А потом спроси себя, где остальные умершие представители человеческой расы? Сотни миллиардов, скончавшиеся с тех пор, как наши предки научились высекать огонь, с тех пор, как отступили ледники, пока мы сражались с мамонтами.

— Все они там, их миллиарды. Они ждут своего шанса. И когда придут в эту Вселенную, они отыщут тебя.

— Но в небытии не так уж много душ, Льюис, гораздо меньше, чем количество умерших. Ты не можешь лгать мне, ты часть меня самого. Я знаю. Там их нет. Спроси себя кто и почему, Льюис.

— Да пошел ты.

Льюис ловко выдернул нож из ножен и активировал его, серебристое лезвие угрожающе загудело.

— Льюис, веди себя пристойно, в конце концов, эта реальность создана мной.

Крепкое лезвие вдруг изогнулось, нацелившись на пальцы Льюиса. Тот с криком отшвырнул нож. Оружие с легким шорохом исчезло в воздухе, как снежинка в воде.

— Чего ты от меня хочешь? — закричал он, потрясая сжатыми кулаками.

Он понимал, что драться бесполезно, но едва удерживался, чтобы не ударить хотя бы по бетону.

Латон подошел к нему еще на несколько шагов. И Льюис вдруг осознал, насколько могуч этот эденист. Всей Льюисовой силы воли хватило лишь на то, чтобы не попятиться.

— Я хочу загладить свою вину, — сказал Латон. — Хотя бы частично. Я сомневаюсь, чтобы меня в этой Вселенной когда-нибудь простили, мое преступление слишком тяжело. И это именно преступление, я признаю. Видишь ли, благодаря тебе я понял, насколько был неправ. Все мы цепляемся за идею бессмертия, ибо чувствуем, что за смертью последует продолжение. Но наше понимание слишком несовершенно в силу зыбкости сцепления между этим континуумом и следующим за ним состоянием пустоты. В том и заключается ошибочное представление о жизни, неспособность воспользоваться предоставленными возможностями и приверженность религиозной мишуре. Я был в корне неправ, добиваясь продления физической жизни, тогда как началом существования надо считать жизнь духовную. Я был не лучше обезьяны, пытающейся схватить голограмму банана.

— Ты сумасшедший! — в отчаянии закричал Льюис. — Ты совсем свихнулся!

На лице Латона появилось выражение сожаления.

— Я не безумец, я человек. Даже в этом промежуточном состоянии я сохранил эмоции. И у меня есть свои слабости. Одна из них — жажда мести. Но ведь тебе это хорошо знакомо, да, Льюис? Месть — отличный мотиватор, и не важно, обусловлена она гормонами или химическими процессами. Ты ведь стремился к ней даже в пустоте, жаждал отомстить живым за то, что они живы. Так вот, я намерен отомстить за мучения и унижения, которым ты с таким наслаждением подвергал моих сородичей. Моих сородичей-эденистов, поскольку я один из них. Несмотря ни на что. Заблудший, но испытывающий гордость за них. В основной своей массе это миролюбивые люди, а здесь, на Пернике, более миролюбивые, чем где бы то ни было. А ты ликовал, разрушая их психику. И еще ты уничтожал моих детей и получал удовольствие от этого.

— Я и сейчас радуюсь! И надеюсь, что ты мучился, наблюдая за их страданиями! Надеюсь, что воспоминания заставят тебя рыдать по ночам. Я хочу, чтобы тебе было больно, подонок, хочу, чтобы ты скулил от боли. А раз уж я часть тебя, я не позволю тебе об этом забыть.

— Ох, Льюис, неужели ты до сих пор ничему не научился? — Латон вытащил собственный нож из неизвестно как материализовавшихся ножен. Злобно гудящее лезвие было длиной не менее полуметра. — Я собираюсь освободить Сирингу и предупредить Консенсус Атлантиды, чтобы они знали, с какой именно угрозой столкнулись. Однако собравшиеся здесь возвращенцы представляют некоторую проблему. Поэтому мне необходимо, чтобы ты преодолел их сопротивление, Льюис. Вот для этого ты и пригодишься.

— Ни за что! Я не стану тебе помогать.

Латон шагнул вперед.

— Вопрос о выборе не стоит. По крайней мере, для тебя.

Льюис попытался убежать. Но он заранее знал, что это невозможно. Бетонные стены сомкнулись, уменьшив склад до размеров теннисного корта, затем до размеров комнаты, а потом до куба пятиметровой длины, ширины и высоты.

— Мне необходим контроль над энергистическими выбросами, Льюис. Над той силой, что рождается в столкновении континуумов. А для этого мне придется овладеть твоей истинной личностью. Я должен завершить процесс.

— Нет!

Льюис взмахнул руками, пытаясь защититься от опускающегося со свистом лезвия. И снова услышал кошмарный скрежет рассекаемых костей. Вспышку невыносимой боли сменило опустошающее оцепенение. Из обрубка локтя на бетонный пол хлынула кровь.

— Прощай, Льюис. Теперь мы не скоро встретимся. Но, несмотря ни на что, я желаю тебе удачи в твоей охоте на меня.

Льюис, скользя по окровавленному полу, забился в угол.

— Ублюдок, — выплюнули его побелевшие губы. — Ну, прикончи меня. Прикончи и посмейся, поганое дерьмо.

— Прости, Льюис. Я ведь тебе уже сказал, мне необходима вся полнота твоей сущности. Этот процесс сродни вампиризму, хотя, боюсь, ты не оценишь всей иронии. И для того чтобы механизм перемещения сработал, ты в течение всей пирушки должен оставаться в сознании.

Латон криво усмехнулся, словно извиняясь перед ним.

Смысл сказанного наконец-то проник в сознание Льюиса, и тогда он начал вопить. Он все еще продолжал кричать, когда Латон поднял отсеченную руку и впился в нее зубами.

Освещение Перника внезапно вернулось в свое нормальное состояние. Окна жилых башен засияли голубоватым светом, вдоль извилистых дорожек парка зажглись оранжевые фонари, яркие белые ободки на ограждениях обозначили посадочные площадки, а плавучие причалы скользнули по темной прозрачной воде светящимися щупальцами.